Тебе желаю счастья - Олли Ро (2021)

Неужели действительно не осознают, как невыносимо больно, как душераздирающе обидно слушать об их распрекрасной семье?! Многодетной семье, в которой для нее места не нашлось! Эти люди не прекращают бахвалиться своей блестящей карьерой в научном сообществе, своим неоценимым вкладом в развитие современной геологии, фонтанируют историями о Димочке, о Данечке, о Дениске (слава богу, хоть они молчат!). И ни слова! Ни слова не спрашивают о ней!

И это отсутствие интереса к ней так заметно, так очевидно и отчетливо, что вызывает у всех окружающих неловкое чувство всепоглощающего стыда. У всех, кроме Ирины и Сергея. У всех, кроме Стрекозы.

Она спокойно грызет корочку подсушенного на воздухе хлеба, растягивает в улыбке губы, охает и ахает, поощряя раззадорившихся родителей. Кажется такой спокойной и невозмутимой, словно Будда.

Только я не верю, потому что глаза ее лихорадочно поблескивают, потому что жилка на тонкой шее бьется часто-часто, потому что пальчики так отчаянно вцепились в заветренную краюху хлеба, что скоро посинеют.

Это был самый долгий на моей памяти ужин.

Троица вышла из-за стола довольно быстро. Уединилась на другом конце сада, предпочитая общаться друг с другом, нежели по десятому кругу слушать рассказы родителей.

Затем, бабушка, ссылаясь на усталость попросила сопроводить ее домой. Мне не хотелось оставлять здесь Стрекозу в одиночестве, Но упрямая Ульяна Андреевна настаивала на своем, шепнув на ухо, что здесь дела семейные и посторонние глаза им сейчас ни к чему.

Я был не согласен.

Хотя бы потому, что мы-то с ней уж точно не посторонние и гораздо больше семья, нежели эти… гости.

Глядя на Стрекозу, подпирающую рукой щеку, ловил ее глаза своими и, когда у меня это получилось, то увидел в них — НИЧЕГО. Безразличие. Отчужденность. Холодность. Мне прилетела от нее такая же бездушная, ненастоящая, пустая улыбка и пара взмахов пальчиками в прощальном жесте.

И я осознал, что стал ей чужим. Таким же чужим, каким был на перроне, когда приехал встречать Стрекозу.

А может даже и больше.

Как и обещала, девчонка забыла обо всем, что случилось между нами. И то молчание, казавшееся ранее уютным, теперь окрасилось в иные цвета. Это мне было комфортно и хорошо. Мне было спокойно и удобно. Черт! Она словно знала, как поступать, чтобы утихомирить меня. Поэтому и только поэтому и предложила обо всем забыть. Потому что это был наилучший исход для меня. Не для нее.

Это стало очевидно теперь, когда со стороны я наблюдал за тем, как точно также ради счастья Марии Афанасьевны, с щемящей душу нежностью слушающую свою дочку, с глазами, полными света и любви, взирающую на внуков, с надеждой и немой просьбой поглядывающую на Февронию.

Так Стрекоза защищает любимых ею людей.

Подумал и сердце дрогнуло.

Означает ли это то, что я тоже любим этой маленькой сильной девочкой?! Ведь слишком похожи ее реакции, чтобы не проводить параллели. Эта улыбка. Нарочито расслабленная поза. Желаемые окружающими эмоции.

Такие правдоподобные, что засомневаться в их искренности никому и не придет в голову.

И, наверное, и мне бы не пришло…

Если бы не проведенное вместе с ней время.

Если бы не зажатая в тонких пальцах хлебная корочка…

Глава 26

Нет.

Здесь она не останется.

Я молча подхожу к Стрекозе, хватаю за руку и решительно выдергиваю из-за стола. Она растеряна и смотрит ошалевшим непонимающим взглядом.

— Мы уезжаем, Феврония.

Если вдруг девчонка начнет сопротивляться, клянусь, унесу силком. Но Стрекоза, в глазах которой субтитрами на черном экране проносится немая благодарность и облегчение, лишь торопливо переставляет ноги, поспевая за моим широким шагом.