Среди тысячи слов - Эмма Скотт (2020)

Я остановилась и мгновение наблюдала за ним, а мои глаза любовались им, запоминали каждую деталь. Длинные ноги в джинсах, черная футболка, подчеркивающая широкую грудь. Горы бицепсов и загорелые предплечья. На одном татуировка «Я горю. Я страдаю. Я погибаю».

Айзек сказал мне, что это строки из «Укрощения строптивой», и он выбрал их, потому что они как будто описывают его жизнь. Горящий талант, бесконечная жажда лучшей жизни и страх, что он ее так и не добьется.

«Он добьется ее. Но прямо сейчас он принадлежит мне».

Айзек склонился над сценарием с суровым и серьезным лицом. Но я знала человека за этим неприступным фасадом. Он был гениален и поэтичен. Он защищал меня. Его жизнь закалила его, но не сломала. Он показывал свою нежную сторону только мне.

Он поднял взгляд, и на губах появилась улыбка.

– Привет.

Во мне пробудилось желание. За последние несколько недель оно просыпалось медленно, мое тело оттаивало под руками Айзека, хотя он всегда касался только моей одежды, пока мы целовались.

Или, возможно, потому, что он больше ничего не делал. Никогда не давил на меня словами или действиями. Он целовал меня, и поцелуи были идеальны. Он нежно прикасался ко мне, пока мое тело не поняло разницу между его руками и туманным призраком «X».

Теперь я хотела большего.

Айзек поднялся на ноги и пересек короткое расстояние между нами. При росте метр восемьдесят он возвышался надо мной, и мне нравилось чувство защищенности, которое я ощущала рядом с ним.

– Я принесла кое-что для Бенни, – сказала я, а мое сердце затрепетало. – За отличную контрольную по наукам, – я отдала ему комикс. – По словам Энджи, Люк Кейдж – крутой плохой парень.

– По словам Бенни, тоже, – сказал Айзек. – Я отнесу комикс ему завтра утром.

– Как твой отец? – Сегодня был понедельник, и это значило, что вчера Айзек ходил в трейлер, чтобы отдать отцу деньги за неделю.

Глаза Айзека потемнели.

– Плохо, – сказал он. – Думаю, он стал больше пить. Я попытался поговорить с ним о лечебнице, но он отказывается туда идти, а я не могу позволить себе поместить его в место получше. Пока еще нет.

– Сможешь, – сказала я.

Он наклонился, чтобы нежно меня поцеловать, но я сразу же поцеловала его сильнее, притянув к себе и исследуя его рот, пока мы не лишились дыхания.

– Ладно, я готова поработать, – внезапно сказала я и поставила сумку на землю. Айзек уставился на меня с завороженной улыбкой, пока я парила над тяжелым теплым камнем желания между моими ногами.

«Я хочу его».

Эта правда поразила меня, пробежала, подобно электричеству, по всему телу. Я взмахнула дрожащими руками.

– Я, правда, нервничаю из-за премьеры. Я бы хотела поработать над моим последним монологом в третьем акте.

– Ладно, – сказал Айзек. – Как хочешь. Хотя такой вот поцелуй уже лишил меня возможности сосредоточиться.

Я звонко рассмеялась.

– Я поброжу по лабиринту.

– Давай.

Я пошла к началу лабиринта и сделала глубокий успокаивающий вдох. Я пыталась игнорировать странное чувство под моей кожей, но оно вело как магнит, притягивающий только к Айзеку.

Мне нужно было поставить себя на место Офелии в том моменте пьесы: в начале ее падения в безумие и горе. Но в тот момент, стоя в начале лабиринта, я погружалась во что-то хорошее и настоящее.

– О, какой благородный ум повержен!

– Глаз, язык, меч придворного, солдата, ученого…

Я повторяла свои слова, блуждая по коридорам из живой изгороди, весенне-зеленой и жужжащей от жизни. Теперь я уже отлично знала дорогу. И слова сами приходили ко мне. Мне больше не нужно было о них думать. Они приходили ко мне, как текст песни, и я придумывала им мелодию.

Я вышла из лабиринта. Айзек ждал на скамейке. Мой мыслитель, принц Датский. Темный и опасный для всех в мире, кроме меня.

– Как милые колокольчики звенели невпопад и грубо, несравненные…