Среди тысячи слов - Эмма Скотт (2020)

Я не понимала, как собраться. Я была сломана и разбита. Кусочки разлетелись по холодному океанскому дну. Не раз я представляла, как мое тело робота переносит меня к маленькому озеру позади дома в Эдмонтоне. Может, лед еще был недостаточно крепким и я услышала бы треск под ногами – выстрел в застывшем морозном воздухе. А секунду спустя лед провалился бы и уронил меня в черные воды.

Бонни МакКензи спасла меня.

Отец конфисковал мой телефон и ноутбук на несколько месяцев, отрезав меня от всего мира. Когда он наконец разрешил мне пользоваться новым телефоном, я позвонила Энджи холодным ноябрьским вечером. Она вернулась домой на День благодарения. Одно слово, произнесенное срывающимся дрожащим голосом, и она передала телефон своей маме.

Понадобилось много месяцев поздних ночных звонков и тайных сессий по скайпу, чтобы разбить мое оцепенение. Собраться. В январе я уже работала в магазине одежды в Эдмонтоне и, начиная с первой зарплаты до последней в бутике в Остине, копила деньги на возвращение в Хармони.

Теперь я встречалась с Бонни дважды в неделю: в ее офисе в центре города на Джунипер-стрит. Она была так добра, что не брала с меня деньги за время, и я поклялась однажды все ей возместить. У родителей я не просила ни копейки. Я больше не буду от них зависеть и не окажусь беспомощной без денег. Больше никогда.

Я поехала в центр на велосипеде. Мимо «Скупа», где туристы и местные заняли все столики, в театр. Я припарковала велосипед и взглянула на вывеску.

«Кукольный дом» Генрика Ибсена.

Последние спектакли на этих выходных!

Когда я вернулась в Хармони три месяца назад, первым делом я навестила Мартина. Возвращение в театр было подобно возвращению домой, и Марти обнял меня, словно великодушный добрый отец. Он собирался начать прослушивание на «Кукольный дом», пьесу о молодой женщине, которая устала от того, что ее пожилой муж обращается с ней, как с драгоценной куклой, и ломает устои XIX века, покинув его, чтобы найти себя.

Мартин решил, что я идеально подхожу на эту роль. Нора была противоположностью Офелии. Отец и муж обращались с ней, как с игрушкой, но она не сдалась, а дала отпор. И я медленно училась давать отпор. Пьеса показала мне путь. Терапия Бонни восстанавливала мою разрушенную самооценку. А Хармони подарил мне спокойствие, чтобы это могло произойти.

В темном прохладном фойе я помахала Фрэнку Дариану, нашему помощнику режиссера. Он помахал в ответ из театральной кассы, где готовился к пятничному спектаклю.

В самом зале огни низко висели над сценой, отбрасывая на декорации жутковатые тени. Стулья и столы XIX века из дома состоятельной семьи создавали атмосферу дома с привидениями, который словно ждал, когда Лен, Лоррен и я оживим его.

Я нашла Марти наверху в офисе с грудой бумажной работы на столе. Как всегда.

– Привет, милая, – сказал он. Из профессиональной этики он называл меня «милой» только тогда, кода мы были одни. Я была не против отеческого отношения. Мартин был мне лучшим отцом, чем мой собственный.

И Айзеку.

– Привет, Марти. Какие новости?

– Ничего хорошего, боюсь, – сказал он. – Городской совет хочет выдвинуть предложение объединить весь квартал, включая театр. Это привлечет инвесторов для реставрации.

– Ты не думаешь, что тебе повезет с каким-то добрым инвестором, который позволит тебе руководить ОТХ, как ты захочешь?

– Это было бы большой удачей, – отозвался он. – Меня больше беспокоит, что нам попадется какая-то бесчувственная корпорация, которой наплевать на то, что я пытаюсь здесь сделать. Тупо, как вы, молодые, любите говорить. Особенно учитывая, что мы только встали на ноги, благодаря Айзеку, – он взглянул на меня. – Тебе неприятно, что я упоминаю его?

– Ты спрашиваешь меня каждый раз, и ответ всегда один и тот же, – сказала я. – Нет.