Аргентинец - Эльвира Барякина (2011)

Саблин не подозревал, что жить в одном купе с Климом и Ниной будет настолько невыносимо. Она разрезала на дольки яблоко, вставала на свою постель и передавала их Климу на верхнюю полку, а потом долго не садилась как следует и что-то шептала ему на ухо и тихо смеялась. Саблин чувствовал себя лишним, неудобным, мешающим…

Графиня раскладывала пасьянс, а Саблин с тоской вспоминал Любочку: как она смотрела на него! Ведь они действительно поступили с ней будто последние негодяи. Как она будет справляться с младенцем одна? Надо было остаться в Нижнем Новгороде! Пусть у нее чужой ребенок — Саблин все равно любил ее…

Опять проверки документов, бесконечное маневрирование по запасным путям; пленные, роющие ряды окопов; слухи о том, что где-то в этих местах орудует шайка не то бандитов, не то партизан, которые нападают на поезда и грабят всех без разбору. Обороняться от них было нечем: новобранцам до прибытия на фронт оружия не выдавали, чтобы они не сбежали с ним или не перестреляли друг друга.

На стоянках все высовывались из окон и кричали солдатам в соседних поездах:

— Вы откуда?

— Из Брянска. А вы?

— С Сибирского фронта. Вот завалили Колчака, теперь едем громить Деникина.

Колчак отступает… О чем думают белые генералы? Им бы разом ударить по Москве, а так, по одиночке, их действительно разобьют.

Все-таки решение об отъезде было верным. Прошлого не вернуть, надо учиться жить заново, как когда-то пришлось учиться ходить после ранения в ногу. Саблин еще не знал, как все сложится, но уже предчувствовал: скоро можно будет говорить, думать и работать без идиотского контроля, без унижающих человеческое достоинство разрешений. Недолго осталось терпеть.

Ночью, когда они сидели в гостях в соседнем купе, послышались далекие раскаты пушек.

— Кажется, фронт близко, — сказал Клим. Глаза его блестели радостно и тревожно.

Один из красных командиров поднял руку, будто хотел пригладить себе волосы, и вдруг быстро перекрестился. За ним все остальные.

3

«Агитаторы» опять не спали полночи: шептались, придумывая, как лучше переходить линию фронта. Саблин понимал, что это занятие бестолковое: следует добраться до Курска и там на месте все разузнать, — но он все равно спорил с Климом:

— Не будем брать проводника! Он нас заманит в ловушку и убьет. Или сдаст красным.

— Главное, достать карту, — настаивала Нина. — Если будет хорошая карта, мы и сами разберемся…

Саблин едва сдерживал себя:

— Если карту найдут, то сразу догадаются, что мы затеяли!

Софья Карловна ничего не предлагала, волновалась больше всех и пила захваченные из дома успокоительные капли.

Улеглись вконец растревоженные. Саблин прислушивался к стуку колес и без конца думал: «Удастся прорваться или нет?» Он закинул руки за голову: от подмышек давно не стиранной гимнастерки несло потом — запахом живого тела. Пока еще живого.

Колыхались занавески, тихо побрякивала эмалированная кружка, оставленная на столе.

Внезапный стук в дверь:

— Всем подняться! Проверка документов!

Варфоломей Иванович так резко вскочил, что ударился головой о багажную полку.

Графиня зажгла огарок, поставленный в консервную банку.

— Что там? — спросил Клим.

— Не знаю… Наверное, опять дезертиров ловят.

В соседних купе зашевелились. Проводник ходил по коридору:

— Товарищи, поторапливайтесь!

Саблин спустился вниз, сел рядом с Софьей Карловной. Она накрылась накинутой задом наперед шинелью: во время проверок ее всегда бил озноб.

Клим приоткрыл дверь и выглянул наружу:

— Да тут целый съезд солдатских депутатов! Варфоломей Иванович, давайте документы.

Саблин сунул ему истрепавшиеся бумаги. Дверь отъехала в сторону.

— Здесь у нас агитаторы, — сказал проводник, обращаясь к кому-то в коридоре.

За ним теснились красноармейцы, еще какие-то люди.