Аргентинец - Эльвира Барякина (2011)

В Лондоне выжидали: никто не мог предсказать, стоит или не стоит делать ставку на Деникина. С одной стороны, большевизм представлял угрозу мировому порядку — в самой Англии то и дело вспыхивали изнурительные забастовки. С другой стороны, правительство Ленина настолько разорило свою страну, что Россия уже не могла угрожать интересам Его Величества — что, разумеется, приветствовалось.

Политика не волновала Эдди: служба была нетрудной, английские фунты ценились высоко, в Екатеринодаре и Ново было полно ресторанов и красивых девчонок (пусть и не герцогинь). То, что очередной глава миссии, генерал Хольман, постоянно отправлял его с пакетами к военным наблюдателям, только радовало Эдди — ведь приходилось летать на аэропланах! Если раньше он отправлял брату карточки «Я на фоне танка Mark V», то теперь в Йоркшире получали фотографии «Я и бомбардировщик DH.9» c подробным описанием, каково это — летать по небу.

Открытки: «Привет из Ростова!», «Мы наступаем!»… И вот разоренная усадьба где-то у черта на рогах могла стать последним пунктом в жизни Эдди Мосса.

6

Эдди вцепился в Клима:

— Не бросай меня! Тут никто по-английски не понимает… Мне без тебя не выжить — помоги!

Клим смотрел на его покрытое застарелой копотью лицо: короткий нос, густо усеянный веснушками, голубые блестящие глаза со слипшимися ресницами.

— Извини, мне жену надо спасать.

Он расспросил Пиявку, как добраться до ближайшей станции. Она с сомнением поглядела на его зачерствевшую от крови повязку, на разбитые ноги:

— Не дойдешь.

Клим действительно смог добраться только до крыльца и потерял сознание. Беспризорники перетащили его назад, к Эдди Моссу. Так и провалялись оба больше месяца — в комнате с розовыми обоями.

Полубредовые дни, лихорадка. Изнуряющая мысль, от которой внутри все плавилось и дымилось, — Нину не вернуть. Климу казалось, что если бы не черная воспаленная рана на груди, если бы не сбивающая с ног тошнота, он мог бы ее спасти… А теперь уже поздно: все страшное уже случилось.

Осип не простил ему изощренного многомесячного вранья, выстрелил, не желая понять, что он сам поставил Клима в безвыходное положение: ему нельзя было говорить правду. Саблина Осип наверняка убил — весьма удобный случай раз и навсегда расправиться с соперником. И с женщинами он церемониться не стал бы… Они для него не живые люди, а классовые враги.

Любочка прокляла их всех, и вышло, как ей хотелось. Господи, надо было оставаться в Нижнем — пусть нахлебниками в чужом доме, пусть подневольной «рабсилой»!

Эдди тормошил Клима:

— Где идут бои? Почему пушек не слышно? Что дети говорят?

Дети понятия не имели о том, где проходит фронт. В окрестных деревнях никакой власти не было — ни советской, ни белогвардейской.

Эдди страдал от неизвестности больше, чем от ожогов.

— Если нас найдут красные, сразу прикончат? — спрашивал он Клима.

— Скорее всего.

— А если белые? Ты сможешь объяснить им, что я состою на службе Его Величества?

— Смогу.

Эдди был душевным парнем — простым, как солдатский жетон, болтавшийся у него на шее. Когда ему было легче, он рассказывал Климу про британскую миссию в Екатеринодаре:

— Нас там много: сотня офицеров и еще сто тридцать солдат — все волонтеры. Народ подобрался — хоть цирк открывай. Один услышал по радио Черчилля, который выступал с призывом помочь России, и решил записаться в состав экспедиции, потому что Черчилль — его кумир. Другому Бог велел в Россию отправиться; третий всю Великую войну просидел в немецком плену и не успел отличиться: сослуживцы в медалях, а он — как дурак… А еще у нас инструктор-пулеметчик есть — он прямо говорит, что сбежал от полиции. Россия, конечно, дыра, но все лучше, чем Скотланд-Ярд.

— А ты зачем приехал? — спросил Клим.

— Мир посмотреть. Если бы меня демобилизовали, я бы так и застрял в Йоркшире. А чего я там не видал?