Аргентинец - Эльвира Барякина (2011)

Тяжело припадая на покалеченную ногу, Саблин брел к себе в кабинет, зажигал лампу под матовым колпаком и открывал старую конторскую книгу с ломкими, пожелтевшими у краев листами, чтобы написать очередной план лекции.

Входила Мариша с ужином, ставила поднос на скатерть, затканную выпуклыми белыми цветами. Саблин покорно ел, не выпуская из руки самокрутку.

Каждый раз Мариша приносила новую чашку: в буфете их хранилось великое множество — все подарки больных. Когда-то у Саблина была любимица с голубым ободком и золотой надписью «В день ангела от жены». Он расколотил ее о стену, когда главврач, Илья Николаевич, сказал ему, что встретил на улице Любочку, она держала под руку солдата — крепкого, красномордого, в порыжевших сапогах и заплатанном френче.

— Я решительно не понимаю и осуждаю! — возмущался Илья Николаевич. — Как вы это позволяете? Ну хорошо, падение нравов, революционные времена… Но ведь дело кончится тем, что этот молодчик однажды пырнет ее ножом… Вы помните, вам привезли дамочку из кафешантана? Та же история.

— Если Любовь Антоновна попадет ко мне на операционный стол, я ее зарежу, — глухо сказал Саблин.

Илья Николаевич в изумлении примолк.

— Ну, знаете ли… Будете такие вещи говорить, я отстраню вас от работы.

Саблину было все равно: его как будто снова полоснуло осколком под коленом, по артерии, — жизнь вытекала из него, только теперь некому было остановить кровь.

Единственным человеком, чье общество радовало Саблина, был его ученик Жора Купин. Варфоломей Иванович крайне удивился, когда узнал, что тот решил стать медиком. Раньше Жора грезил тайнами дипломатии, а теперь с упорством занимался в анатомическом театре и делал вид, что его не смущают ни тяжелый запах, ни столы с трупами. Несколько раз он присутствовал на операциях и при этом умудрялся не только все подмечать, но и болтать с сестрами о сливочном масле и ценах на пшено. «Наш человек», — улыбнулся про себя Варфоломей Иванович.

Саблину было неудобно говорить с ним о чем-то другом, кроме медицины. Только однажды он спросил:

— О Рогове что-нибудь слышно?

Тот покачал головой:

— Нет.

Саблин хотел узнать, как поживает Нина, но так и не решился задать вопрос. Она была подругой Любочки и, кажется, покрывала ее. Наверняка и она считала Саблина «ограниченным, черствым, зацикленным на себе фанатиком». Именно так заявила ему жена, когда он потребовал объяснений.

Для Саблина это было ударом: он привык, что если не все, то многие относятся к нему с уважением и симпатией. И вот получи — оказалось, что он «эгоист, не способный на глубокие чувства».

Варфоломей Иванович стал сомневаться в себе и в других: приглядывался, прислушивался — неужели все видели его в таком свете, а он даже не осознавал этого?

— Ты обсуждал со мной только то, что интересует тебя, — презрительно бросила Любочка. — Я уже слышать не могу про кишечных бактерий! Ты никогда не думал обо мне!

Саблин напомнил ей, что как раз на прошлой неделе он предложил ей покупать молоко у одной женщины, которая держит корову. Это было бы полезно для здоровья.

— Да пошел ты к черту со своей коровой! — огрызнулась Любочка и ушла, хлопнув дверью.

Леденея, Саблин спросил на следующий день:

— Ты хочешь развестись со мной?

Любочка кивнула, но больше они к этой теме не возвращались. Жили каждый в своей комнате, говорили друг другу «доброе утро» и «добрый вечер». Саблин клал деньги на комод, Любочка их подбирала и делала так, чтобы в доме была еда. Где она пропадала целыми днями, Саблин не знал и не хотел знать, потому что, если представлял жену в объятиях другого, ему, «не способному на глубокие чувства», хотелось воткнуть себе скальпель между четвертым и пятым ребром.

2

Однажды после лекции Жора подошел к Саблину:

— Варфоломей Иванович, у меня к вам поручение…