Переплет - Вудхаус Пэлем Грэнвил (2012)

— Да так, никаких, — небрежно махнул рукой Уоддингтон. — Фокусов-покусов, и все!

ГЛАВА VII

Каждому известно, что есть много способов измерять время; и с давних пор ученые мужи жарко отстаивают каждый свой. Гиппарх Родосский злорадно усмехался, стоило упомянуть при нем Марина Тирского; а взгляды Ахмеда ибн Абдаллы из Багдада до колик смешили Пурбаха и Региомонтана. Пурбах, в обычной своей грубовато-добродушной манере, говорил, что человек этот, видимо, настоящий осел, а когда Региомонтан, чьим девизом было «Живи и другим не мешай», убеждал, что Ахмед просто молод и честолюбив, а потому не следует судить его слишком сурово, Пурбах спросил: «Да-а?» — и Региомонтан отвечал: «Да, да» — на что Пурбах воскликнул, что от Региомонтана его просто тошнит. Так случилась их первая ссора.

Тихо Браге мерил время широтами, квадрантами, азимутами, крестовинами, армиллярными сферами и параллактическими линейками и частенько говаривал жене, выводя азимут и выставляя кошку на ночь: «Самое верное дело!». А потом, в 1863 году, явился Доллен с его «Die Zeitbesttimmung vermittelt des tragbaren Durchgangsinstrument im Verticale des Polarstens» (ставший бестселлером в свое время, а впоследствии экранизированный под названием «Грехи в багровых тонах») и доказал, что Тихо, перепутав как-то вечерком, после бурного ужина в Копенгагенском университете, амиллярную сферу с квадрантом, все свои исчисления вывел неправильно.

Истина же в том, что время измерить невозможно. Для Джорджа Финча, наслаждавшегося обществом Молли, следующие три недели мелькнули, как одно мгновение; а для Хамилтона Бимиша, чья любимая девушка укатила в Ист Гилиэд, штат Айдахо, представлялось невероятным, что хоть один разумный человек может предположить, будто в сутках всего двадцать четыре часа. Случались моменты, когда Хамилтону чудилось, будто с луной что-то стряслось и время застыло на одной точке.

Но вот наконец три недели миновали, и в любую минуту Хамилтон мог услышать, что Юлали вернулась в мегаполис. Весь день напролет он расхаживал со счастливой улыбкой на лице, и сердце у него колотилось и пело от избытка чувств, когда он вышел встретить Гарроуэя, который только что появился в его квартире.

— А, Гарроуэй! — воскликнул Хамилтон. — Ну, как дела? Что привело вас ко мне?

— Как я понял, сэр, — ответил полисмен, — вы просили принести вам мои стихи, когда я их закончу.

— Ах да, конечно, конечно! Запамятовал. С памятью у меня что-то последнее время. Итак, вы написали первые свои стихи, а? Про любовь, молодость и весну, наверное…

Их перебил телефонный звонок.

— Простите. — Хотя аппарат разочаровывал его последние дни раз за разом, Хамилтон все-таки возбужденно подскочил и сорвал трубку.

— Алло?

— Алло-о?

На этот раз разочарования не последовало. Голосок был тот самый, так часто звучащий в его мечтаниях.

— Мистер Бимиш? То есть — Джимми?

Хамилтон глубоко вздохнул и до того обрадовался, что в первый раз с тех пор, как он достиг совершеннолетия, сделал вдох через рот.

— Наконец-то! — закричал он.

— Что вы сказали?

— «Наконец-то!» С тех пор, как вы уехали, каждая минута тянулась для меня, будто час.

— И для меня тоже.

— Вы серьезно? — страстно выдохнул Хамилтон.

— Да. В Ист Гилиэде минуты всегда так тянутся.

— А, да-да, — несколько обескураженно пробормотал Бимиш. — А когда вы вернулись?

— Четверть часа назад. Хамилтон воспарил снова.

— И сразу позвонили мне?

— Да. Хотела узнать телефон миссис Уоддингтон в Хэмстеде.

— И это единственная причина?

— Конечно, нет. Я хотела узнать, как вы…

— Правда? Правда?

— …и скучали ли обо мне.

— Скучал ли!

— Значит, скучали?

— Конечно! Конечно!

— Как мило с вашей стороны! А я уже подумала, вы о моем существовании и думать забыли.

— У-ух! — в полном расстройстве выкрикнул Бимиш.