Тобол. Много званых - Алексей Иванов (2017)

– Чем ты разгневан на меня, господин? – с напором спросил Ходжа.

Матвей Петрович не понял, о чём речь.

– Почему все мои лавки ты взял за караул, и не даёшь мне продавать?

Матвей Петрович вспомнил о своём приказе Бибикову.

– Потому что все твои товары с китайского каравана я беру в казну по казённой цене. Скажи спасибо, Касым, что хоть казённую цену даю. Мог бы совсем ничего не дать, а тебя в холодную посадить!

– За что такая немилость, господин? – Касым сдерживался, но в глазах его блеснула ненависть. Своей властью князь Гагарин ужимал его везде, где сталкивались их интересы. Конечно, зачем губернатору такой соперник?

– Вы, бухарцы, в китайский торг больше соваться не смейте.

– Бухарцы всегда торговали с Китаем!

– А отныне – всё! – отрезал Гагарин. – Отторговались! В караваны соседиться я тебе запрещаю. Все дела с караванами я один поведу.

Шибко уж вольготно устроились эти бухарцы в Сибири. Все лучшие куски – у них. Пора посадить азиятов на хлеб и воду.

– Я на тебя жаловаться вашему царю буду, – зло предупредил Касым.

– Да хоть зажалуйся, – спокойно сказал Матвей Петрович, отодвигая Касыма с дороги. – Кто поверит махометанину против русского губернатора?

Глава 6

Богдойский албазинец

В Софийском соборе Ремезов увидел Кузьму Чонга. Народу в храме было немного, и сразу бросалось в глаза одеяние посольского толмача: яркий жёлтый халат непривычного покроя и чёрный бархатный нагрудник с цветной вышивкой – должностной знак. Чонг изумлённо озирал огромный, освещённый свечами иконостас собора и крестился двумя перстами.

– Знаменье положено класть щепотью, – подходя, негромко сказал Ремезов и показал Чонгу пальцы, сложенные в щепоть.

– Я не знал, мой господин, – виновато ответил Чонг по-русски.

– Ты китаец?

– Здесь – китаец, а в Китае меня считают русским, – улыбнулся Чонг. – Мой отец – пленный из Албазина.

– Значит, теперь и богдойские албазинцы есть, – хмыкнул Ремезов.

– Что значит богдойские, мой господин?

– Богдойские – люди богдыхана. Не называй меня господином, у нас так не говорят. Я тебе дядя Семён буду. От отца православный?

– Да, дядя Семён. Я первый раз в жизни в каменной церкви.

– В Иркутске, вроде, тоже каменная.

– Закрыта была. Что-то там рухнуло.

– Приходи ко мне, – сказал Ремезов. – Накормлю по-человечески, про Китай и Камбалык расскажешь. Я Ремезов, архитектон тобольский.

Семён Ульянович всегда старался затащить к себе любого, кто мог поведать что-нибудь интересное о чужих землях, – купца, промышленника, казака-землеходца или подьячего при посольстве. У него в гостях бывали и лукавые бухарцы, и горделивые джунгары. Душевный разговор с глазу на глаз, да ещё и под бражку, был лучшим способом узнать о дальних краях.

Двенадцать лет назад Семёну Ульяновичу повезло два дня допрашивать самого Володьку Атласова. Свирепый был мужик. Он ехал из Якутска в Москву и вёз диковинного пленного человека Денбея из морской страны Епон. Атласов пил брагу, как квас, и рассказывал про страну Камчатку, про водяных коров и огнедышащие горы. Семён Ульянович упросил воеводу Черкасского сломать якутскую печать на «сказке» Атласова о камчатских делах и переписал «сказку» для себя. В прошлом году Матвей Петрович сообщил Ремезову, что потом стряслось с Володькой: вернувшись в Якутск, он угодил в тюрьму, просидел на цепи три года, но выбрался; затем на своей Камчатке разворовался и озверел, и свои же казаки зарезали его. А епонского Денбея в Москве пожаловал сам царь Пётр; Денбей принял святое крещение, жительствовал у князя Гагарина и служил в Артиллерийском приказе.