Дурная слава - Мария Евсеева (2021)

Его шепот обжигает. Взгляд пытливо скользит по мне. Широкая крепкая грудь, в которую я упираюсь ладонями, напряженно вздымается. Где-то под ней размеренно стучит что-то горячее, непоколебимое, мужественное. Но я смотрю на его губы и думаю только о них.

— Нет, — коротко выдыхаю.

— Нет? — И он наклоняется. И прислоняется ко мне лбом, носом, слегка колючей щекой, отчего я теряю твердую почву под ногами. И плыву. И парю. — Ты хочешь свести меня с ума окончательно? — И легко целует в висок.

Кажется, он знает о моих желаниях все…

15. Антон

Едва я успеваю коснуться ее непослушных жарких губ, слегка приоткрытых, немного сомневающихся, но таких манящих и желанных, как свет фар проезжающего мимо автомобиля на миг ослепляет нас. Желтым полотном, скользнув по дому и стене гаража, машина медленно катит по дороге вдоль забора.

Я отвлекаюсь, я чувствую, как испуганно бьется ее сердечко. И тогда, легонько прижав рыжую бестию к себе, вместе с ней делаю шаг вперед, в темноту, сгустившуюся у гаража. Но Джонни не отступает, не вырывается, не убегает от меня.

В очередной раз взглянув в ее глаза с немым вопросом о разрешении, я наклоняюсь и осторожно, боясь, что мог не так понять, короткими поцелуями от уха до подбородка подбираюсь к ее пылающим губам.

Дверцы машины хлопают. В затуманенное сознание вторгаются голоса:

— О, Антохин байк…

— Че это он тут его бросил?

И я понимаю, что это Тим, Гарик и кто-то еще, но не хочу сейчас думать о них. Все мои мысли растворяются в ней, в этой дерзкой, но такой уютной девчонке.

— Тони, ты там?

Я не собираюсь реагировать на их оклики. Но она выдыхает:

— Черт! — и, обернувшись в сторону калитки, подставляет мне щеку. — Если эти кретины придут сюда, я их покалечу!

Ее воинственный шепот заставляет меня улыбнуться:

— Не сомневаюсь, что когда-нибудь ты перекалечишь здесь всех, — и первым отступаю. Но только для того, чтобы взять ее за руку: — Но не сейчас.

Легонько сжимая в своей ладони ее тонкие пальчики, я тяну Джонни в сад, в гущу летнего вечера, плавно перетекающего в ночь. В эту теплую, совершенно неповторимую звездную ночь!

— Ты рехнулся? — смеется она. — Куда ты меня тащишь? Я же сказала, я никуда с тобой не пойду! И не поеду тоже!

А сама бежит, бежит и даже не спотыкается.

— Это я уже понял, — хохотнув, продолжаю увлекать ее за собой.

— Я серьезно! Что ты задумал? — мягко фыркает она. — Если во двор выйдет мама, тебе не поздоровится.

— У тебя прекрасная мама, не наговаривай. Она не будет против!

— Не будет против чего?

— Того, что ее дочь со своим парнем, — я останавливаюсь и, вновь оказавшись с ней лицом к лицу, сознательно подначиваю ее, — занимается кое-чем приятным.

— Ты! — вспыхивает она. — Похотливое животное! — И стремится ударить меня.

Но я уворачиваюсь, не выпуская ее руки.

— Не знаю, о чем ты подумала, маленькая извращенка, — смеюсь я, — но вообще-то я имел в виду перекус. — И достав из кармана куртки пакетик с фисташками, трясу им перед ней. — Но мне приятно, что ты, каждый раз оказываясь рядом со мной, постоянно думаешь об этом.

— Я об этом не думаю!

— Ладно-ладно, не думаешь. Но, по крайней мере, не возражаешь, что я твой парень.

Я твой.

Она теряется. Но быстро находит, как оправдаться:

— Ты такой твердолобый, что тебе нет смысла возражать!

— Рад, что ты это усвоила.

И наконец-то оторвавшись от ее озорно поблескивающих глаз, снова тяну Джонни за собой, к пристройке. Там есть отличная лазейка для того, чтобы…

На мгновение я оставляю ее вместе с упаковкой фисташек, а сам одним махом забираюсь на бочку.

— Я не понимаю! Что ты задумал?

— Просто доверься мне, — упираясь в покатую крышу, подаю руку чертовке.

Та мешкает, но доверяется.

Ты моя.