Тюльпанная лихорадка - Дебора Моггак (2017)

Конечно, я немного злилась на Марию за то, что она стала меня шантажировать и вынудила ввязаться в эту историю. Служанка сама боялась, что что-то пойдет не так и нас разоблачат. И в то же время я была ей очень благодарна, гораздо больше, чем она могла представить. Мария вытащила меня из супружеской постели. Три года я терпела ласки мужа и, наверное, продолжала бы терпеть их до самой смерти. Но с тех пор как я встретила своего любимого, Корнелис стал мне отвратителен, и порой я чувствовала себя просто изнасилованной. Спертое дыхание, его холодные, щупающие пальцы… Хуже того, я чувствовала себя шлюхой.

Но решение чудесным образом нашлось. Оно устраивало всех, в том числе Марию, которую я, несмотря ни на что, любила. Она была моей единственной подругой, и я радовалась, что могу спасти ее от позора и нищеты.

Что произойдет потом? Никто из нас об этом не думал. Мы были молоды и действовали импульсивно; ступив на путь обмана, чувствовали себя как нашкодившие школьники, которые одурачили своего учителя.

Были ли мы слепы? Или безрассудны? Не знаю, но мы были молоды и несчастны; мы были влюблены. А любовь, как известно, одна из форм безумия.

Мы с Марией застилали кровать Корнелиса в соседней комнате. Она называлась Кожаным залом; иногда он использовал ее как кабинет. Здесь было холодно, как и во всем доме. На стенах, обитых тисненой кожей, висели темные пейзажи кисти Яна Болса и Гиллиса ван Конигсло. В массивном буфете стояла хрупкая посуда из китайского фарфора. Когда мы взбивали подушки, в комнату вошел Корнелис. Он погладил бороду.

– Это малая жертва, – заметил он. У него был такой счастливый вид, что у меня заныло сердце. – Пусть Мария закончит. Тебе надо себя беречь.

Мария вдруг схватилась за живот. Внутри ее что-то булькнуло, и она выскочила из комнаты. Я поняла, что ее сейчас вырвет. Ее рвало всю неделю. Я поспешила за ней в свою спальню и закрыла дверь. Мария схватила ночной горшок – как раз вовремя – и с шумом извергла рвоту. Я стояла рядом, поддерживая ее голову и гладя по волосам. Когда все закончилось, мы услышали стук в дверь.

– С тобой все в порядке, дорогая? – спросил Корнелис.

Мы с Марией переглянулись. Она быстро сунула горшок мне в руки. Вошел Корнелис, бросил беглый взгляд на ночной сосуд – от него шла ужасная вонь – и пробормотал:

– Ах, бедняжка.

– Все нормально, так всегда бывает в первые недели, – объяснила я. – Это малая жертва.

Я понесла горшок к двери. Муж остановил меня:

– Нет, пусть вынесет служанка. – Он бросил взгляд на нее. – Мария!

Я протянула ей сосуд. Она опустила голову и вышла с ним на лестницу.

Так начались самые странные дни в моей жизни. Оглядываясь в прошлое сейчас, из другого мира, я вижу женщину, которая, как щепка, беспомощно и неудержимо несется по течению. Она слишком молода, чтобы думать о том, что происходит, и ослеплена страстью, чтобы заглядывать в будущее. Ее могут разоблачить в любой момент, и она знает об этом. Вероятно, она выдаст себя сама. Возмездие Божье неотвратимо. В конце концов, больше всего она предает именно Его. Но она наглухо заперла эту дверцу в своем сердце. Только не сейчас, думает она, не сегодня. Когда-нибудь потом, позднее.

Я выдумала доктора, якобы рекомендованного мне моим учителем пения, которого Корнелис никогда не видел. Муж беспокоился о моем здоровье, хотел, чтобы меня посмотрел его собственный врач, но я отговорила его. Корнелис послушно исполнял каждое мое желание, потакал капризам, холил и лелеял, как фарфоровую статуэтку эпохи Мин.

В первое время Мария сходила с ума по запаху гвоздики. Я сказала Корнелису, что помешана на этой пряности. Он принес домой кулек пирожных, осыпанных молотой гвоздикой. Мария ела их в кухне. Корнелис поручил ей приготовить гиппокрас – терпкое вино, настоянное на цветках гвоздичного дерева, – и с удовольствием смотрел, как я его пью. А Мария в кухне втихомолку поглощала оставшуюся гущу.