Разбивая волны - Кэрри Лонсдейл (2018)

Закрыв ладонью рот, я крепко зажмурилась. Непроизвольно вдохнув через нос, я с особой ясностью ощутила неприятный кислый запах, который исходил от бабушки. Как я могла не заметить его раньше?!

А вот так и могла, подумала я с запоздалым раскаянием. Этот запах исходит от нее с самого начала, с первого дня. Его не могли заглушить даже бабушкины духи, но я все равно не обратила на него внимания.

Я отняла руку от губ.

– А как насчет химиотерапии?

Бабушкина голова качнулась на подушке из стороны в сторону.

– Мне предлагали, но я отказалась.

– Но почему?! – Я изумленно воззрилась на нее. Бабушке было всего семьдесят три, и еще лет семь она могла прожить запросто.

Куда исчезла ее воля к жизни?

Бабушка открыла глаза. Некоторое время она смотрела перед собой, потом повернулась к окну. В таком положении кожа ее на щеках натянулась, а под подбородком и у границы редеющих волос собралась некрасивыми складками. С годами ее ярко-голубые глаза выцвели, став тускло-серыми, и в них я прочла ответ на свой вопрос.

Она не хотела стать бременем для окружающих, и в первую очередь – для меня. Без лечения, считала бабушка, ее страдания не продлятся долго, и она уйдет достаточно быстро.

– Бабушка!.. – прошептала я, взглянув на нее так, как умели только женщины из нашей семьи. В своем теперешнем состоянии бабушка уже не могла себя контролировать, и я снова увидела ее желто-коричневую ауру.

– Кэсси знает? – спросила я. Я была уверена, что моя дочь тоже заметила эти тревожные цвета.

– Она меня спрашивала… – Уголок бабушкиных губ слегка приподнялся. – Но я сказала, что у меня просто насморк.

Что ж, подумала я, с Кэсси подобный трюк вполне мог сработать. Подобная невинная ложь вряд ли изменила цвет бабушкиной ауры настолько, что Кэсси это заметила. Кроме того, искажение цвета еще нужно было правильно истолковать…

– Мне страшно, ба, – проговорила я, чувствуя, как прижимает меня к земле груз недавних событий и страшных новостей. – То, что тебя ждет… Я боюсь за тебя, боюсь за Кэсси… Если мы с тобой умрем, у нее не останется никого в целом свете – ни одного близкого человека.

– Ты слишком упряма, чтобы умереть, Молли.

– Но я хочу, чтобы ты тоже жила как можно дольше. – Я легко коснулась ее груди. – И… мне очень жаль, что я тогда уехала. Да и в любом случае мне следовало бы почаще тебя навещать.

– Ладно уж… – Бабушка ласково погладила меня по руке. – Мы обе могли вести себя иначе.

Я вздохнула.

– Я люблю тебя, ба!

Она медленно погладила меня по спине. Это были легкие, но очень приятные прикосновения, которые возвращали меня в детство.

– Я тоже люблю тебя, Молли. И всегда любила…

Я прислушалась к стуку ее сердца. Оно билось сильно и ровно, словно и не росла в ее мозгу зловещая опухоль, грозившая бабушке скорой, но мучительной смертью.

Мы сидели так довольно долго: бабушка гладила меня по спине, а я прислушивалась к ее сердцебиению. Наконец ее рука замерла и опустилась на одеяло, и я, выпрямившись, поправила волосы и вытерла глаза.

Бабушкино лицо на подушке казалось безмятежно спокойным, глаза были закрыты. Я думала, что она уснула, но тут бабушка повернула голову и снова посмотрела на меня.

– Ну что еще тебя тревожит?.. – спросила она таким тоном, словно отлично понимала, что я чувствую, ощущала ту тяжесть, которая пригибала меня к земле.

– Сколько… тебе осталось?

Бабушка чуть пошевелилась, и я, глядя на ее обрисованное складками одеяла худое тело, снова подумала о том, какой она стала хрупкой и уязвимой.

– Ты не принесешь мне воды? Пить очень хочется.

Я посмотрела на ночной столик, где среди книг, чашек, коробочек и пузырьков с лекарствами стоял почти пустой графин. Я взяла его в руки и прижала к груди.

– Я налью свежей. Ты потерпишь?

Она кивнула, и я, встав с кровати, быстро вышла из комнаты.