Летят перелетные птицы - Вера Колочкова (2013)

– А когда о судьбе и долге говоришь, тогда и врешь. Просто у тебя выбора нет, мам. Ты изменить ничего не можешь. Свободы действия нет. Ведь ты, по сути, отцу ничем не обязана. Могла бы жить и только на себя работать, да у тебя возможности нет! Не станете же вы разменивать свой дом на два сарая в разных концах поселка!

– Да как это… Как это, я отцу не обязана! Он же муж мне!

– Да никто и ничего никому не обязан! И что с того, что муж? Он, между прочим, очень страдает от этой твоей обязанности… Потому и пьет, наверное. Вот и получается, что всем от обязательств плохо. Тебе – плохо, отцу – плохо. Так что не надо врать…Не проще ли прямо самим себе сказать – мы живем вынужденными долгами, которые сами себе придумали и навязали! Просто свободы выбора у нас нет!

Внутри у нее давно уже выла сирена – останови, остановись! Куда тебя понесло, окаянная, пожалей мать! Посмотри, как она побледнела, как провалились глаза в темное полукружье век! Но то ли стоп-кран внутри не срабатывал, то ли давешня радость-эйфория, уходя, плюнула в душу обидою. Хлипко задохнувшись, сглотнула, махнула рукой, отвернулась к окну, сердито подперла щеку рукой.

В наступившей тишине стало слышно, как тяжело сопит отец в комнате на диване. Мать сидела на стуле, выпрямившись, как изваяние, потом встала, шагнула к выключателю, зажгла свет. Подойдя к столу, оперлась об него кулаками, склонилась к ней корпусом, проговорила в самое ухо:

– Значит, так, доченька… Я ничего не слышала, а ты ничего такого не говорила, поняла? Чего это на тебя нашло вдруг?

– Да ничего на меня не нашло, мам…

– Не пугай меня, Анютка. Я ж вижу, что-то неладное с тобой в последнее время творится. Рассказала бы лучше, посидели бы, обсудили все по бабьи… У тебя с Лешей чего-то не заладилось, что ли?

– Да при чем здесь Леша, мам?

– А при чем здесь мы с отцом? Чего ты на нас вдруг набросилась? Да мы же тридцать лет, как один день… Да мы еще сопливыми были, когда влюбились друг в друга до смерти! С пятнадцати лет, считай, рука об руку, не могли дождаться, когда нам по восемнадцать исполнится, чтоб до загса добежать… А ты – выбор, выбор! Пошла ты к лешему со своим выбором! Куда я без своего Вани, сама подумай? Тридцать лет – душа в душу…

– Ой, уж мне-то не рассказывай – душа в душу! А то я не слышала, как вы собачитесь!

– Да, собачимся! И все равно – любим руг друга! Ты поверни, поверни ко мне лицо-то, в глаза мне посмотри! Тебе ли про нашу любовь не знать? И жили, и горе мыкали, а любить друг дружку никогда не забывали! И тебя вот вырастили, образование дали, замуж за хорошего человека пристроили! И все у тебя для жизни есть! Чего ты вдруг… выкомаривать начала, Анютка? Может, святой водой тебя окропить?

– Ой, мам, хватит…

Подскочив со стула, она опрометью бросилась к двери, накинула на плечи куртку, закрутилась в поисках своей сумки. Куда ж она ее сунула, когда вошла? Ах, да, вот, под вешалкой…

– Ань, да постой! – схватила ее за рукав куртки мать, развернула к себе, глянула в глаза с пугливой тревогою: – Да что с тобой такое, доченька? Подожди, не убегай! Ну, прости меня, может, я и впрямь сболтнула чего не то…

– Пусти, мам. Я пойду. Это ты меня прости…

Высвободившись рывком, она толкнула спиной дверь, кубарем скатилась с крыльца, начала хватать ртом сырой холодный воздух. Выскочив за калитку, почти побежала по улице, с ужасом чувствуя, как бултыхается внутри горячее запоздалое раскаяние. Нет, чего это ее вдруг понесло на такие жестокие разговоры? Да еще с кем? С матерью! Прямо сумасшествие какое-то, шизофрения в чистом виде…