Лес за стеной - Анна Жнец (2020)

Ресторан был тот же, что и в прошлом году, — вычурный и дорогой, соответствующий высокому статусу жреца Сераписа. Отец заглушил машину и передал ключи Альбу: собирался пить, брату предстояло везти всех обратно. Среди хрустальных люстр и накрахмаленных скатертей до пола мы в своих чёрных платьях выглядели воронами. Чернильными кляксами на бумажном листе. Незамужним девушкам разрешались только тёмные тона, юбка должна была закрывать щиколотку и не облегать бёдра. Единственное допустимое украшение — вышивка на груди. После свадьбы менялся цвет одежды, но не фасон: жёны носили красное или чёрное, наряды оставались глухими и длинными.

Наш столик прятался в глубине зала, под аркой, в алькове. Пока мы добирались до цели (три метра от машины до двери ресторана, потом восемь — от стойки метрдотеля до заказанного столика), мои ноги превратились в раздутые шары боли. Проклятые туфли! В магазинах продавалась одна модель. Бесконечные полки с красной и чёрной обувью, которая отличалась только размерами.

На стене, стилизованной под кирпичную кладку, висела картина со сценой из Гнева — главной религиозной книги, цитатами из которой нас регулярно потчевали. На столе в пузатых банках плавали зажжённые свечи. Официант в бордовой рубашке опустил перед нами меню. Сегодня разрешалось употреблять исключительно красное вино и бифштексы с кровью. Праздник был посвящён победе Сераписа над Заур, освобождению женских душ от первородной тьмы.

Отец сделал заказ. Ждали и ели молча. Потом отец промокнул губы салфеткой и сказал, как ударил:

— На следующей неделе Раххан переедет на площадь Возмездия.

Я сжала в кулаках скатерть.

— Удачная партия, — вставил брат.

Отец самодовольно кивнул.

«Неужели они не понимают?»

Губы задрожали. Раздался глухой стук: Эсса скинула под столом тяжёлые туфли.

— Простите, — пробормотала я и бросилась в уборную, сдерживая слёзы. Закрылась в кабинке и разрыдалась.

«У Раххан есть план, — утешала я себя, сидя на крышке унитаза и вытирая щёки туалетной бумагой. — Она что-то придумала».

А если ничего не получится? Если сестра умна не настолько или своим поведением сделает только хуже? Что если старик запрёт её в доме, где на оконном стекле видели кровавый отпечаток руки, и мы никогда больше не встретимся?

Я провела в туалетной кабинке минут пятнадцать и потратила столько же, пытаясь привести в порядок заплаканное лицо. С трудом заставила себя вернуться в зал: родные, должно быть, озаботились моим отсутствием.

За столом Эсса сидела в одиночестве. Отец с братом отлучились в уборную. А может, курили на крыльце. Я почти подошла к алькову, когда увидела: невестка расстегнула сумку, лежавшую на соседнем стуле, достала какой-то предмет и быстро опустила на пол, прикрыв краем скатерти.

«Что она делает?»

И тут меня осенило: это сумка Альба!

За окнами грохотал дождь. Отец с братом действительно выходили курить: одежда пахла сигаретным дымом, волосы блестели, влажные от воды. Мужчины заказали по второй порции полусырого мяса, а мы допивали вино: девушкам много есть было неприлично. Новая мысль завладела сознанием. Хотелось заглянуть под стол и узнать, что Эсса спрятала в складках скатерти. Я даже думала нечаянно уронить вилку. Но в зале царил полумрак, и я бы ничего не увидела.

— Ракьяр уже заплатил половину. Остальное — после свадьбы.

Брат сыто развалился на стуле.

Отец вскинул руку:

— Счёт!

Дождь в Ахароне редкость, но если уж начнётся — не остановить. Хорошо, что машина была припаркована возле входа. Мы сгрудились на крыльце, ёжась на вечерней прохладе. Альб полез в сумку в поисках ключей. Порылся, не находя. Постучал по карманам брюк. Проверил внутренние отделения пиджака. Побледнел. Снова открыл и основательно переворошил сумку. Вынул и зажал под мышкой бумажник, блокнот. Ключей не было.