Еретик. Книга 2 - Вера Золотарёва, Наталия Московских (2021)

Когда Фелис ушла, многие деревенские мужчины, словно перестав опасаться гнева «старшей ведьмы», стали предлагать двум хорошеньким отшельницам свою помощь – подлатать крышу, принести воды от реки, наколоть дров. Однако Элиза видела, чего они хотели за свою помощь. И им совершенно необязательно было это говорить – все было видно по их хищным взглядам, по нетерпеливым позам, по тому активному желанию, с которым они спешили помогать. И ведь никто из них – никто! – не собирался оказывать помощь бескорыстно. Это повергало Элизу в неистовство, и она отвечала резким, однозначным отказом.

Иногда, в моменты уныния Элизу посещала зависть по отношению к некоторым деревенским женщинам, которым помогали мужья, отцы, братья или дети, но затем она вспоминала, сколько несвободы было в положении этих женщин. Они жили, словно птицы в клетках, и становились такими беспомощными, если лишались тех, кто выполнял за них тяжелую работу! А еще – они жили почти в постоянном страхе. В страхе вымолвить хоть одно вольное слово в присутствии мужчины; в страхе быть уличенными в ведовстве по каким-то нелепым домыслам; в страхе остаться в одиночестве; в страхе потерять хоть что-то из своего привычного уклада. И Бог знает, в каких еще страхах! Элиза смотрела на них и понимала, что, будь у нее выбор между ее нынешним положением и положением одной из таких женщин, она, не колеблясь, выбрала бы первое. Однако желание хоть иногда получить посильную помощь, на которую способен мужчина, нет-нет, да посещало ее. Это нагоняло тоску.

Единственным, кто помогал Элизе и Рени бескорыстно, был Гийом де’Кантелё, но делал он это понятными ему способами. Изысканные гостинцы; деньги, которые он, не считая толком, время от времени высыпал горстями им на стол, когда они у него были с собой; несколько ювелирных украшений тонкой работы, перекочевавших из графского особняка в деревянную шкатулку Элизы, и остро заточенный кинжал, которым девушка часто срезала особенно нежные растения в лесу и в поле, шепча благодарности собираемым травам и обводя в воздухе замкнутый круг кинжалом вокруг каждого стебелька или кустика, прежде чем его срезать.[6] Элиза ценила эти подарки, любуясь ими и каждый раз сердечно благодаря за них. Ироничным было то, что Гийому де’Кантелё она готова была выразить свою благодарность не одними лишь словами, однако он…

«Просто не думай об этом!» – угрюмо оборвала себя Элиза. Эти мысли вот уже не первый год вгоняли ее в злую, темную тоску. И стоило этому состоянию вторгнуться в сердце Элизы, изгнать его оттуда было не так уж просто. Возможно, было бы легче, не будь треклятого воспоминания о том дне, когда Гийом проявил свою страсть.

«Несколько лет прошло. А я все еще…»

Звук быстро приближающихся шагов и стук резко распахнувшейся двери заставил ее подскочить. Виновник ее грустных мыслей собственной персоной остановился на пороге, улыбаясь необычайно широко – даже по его меркам.

– Элиза! – воскликнул Гийом. Сделав к ней два широких шага, он замер и принялся разглядывать ее с заговорщицким лукавым прищуром. Самодовольная улыбка по-прежнему не сходила с его лица.

– Гийом? – улыбнулась Элиза в ответ. Она была изумлена его появлением. И хотя он уже много лет имел обыкновение без предупреждения врываться в размеренное течение ее жизни, Элиза все еще не могла привыкнуть к этому, и он каждый раз заставал ее врасплох, прогоняя тем самым любые захлестывающие ее мысли.

– Знаешь, – начал Гийом без предисловий, взмахнув рукой, – через несколько дней состоится светлый праздник Пасхи. Это очень хороший, радостный день. Вы же тоже весной празднуете что-то, верно? Возрождение, новая жизнь и всякое такое…

– Да. Скоро весеннее равноденствие. Очень важный, очень светлый день. После него и земля, и люди – все начинает возрождаться, цветя навстречу лету и солнцу, а дни становятся длиннее…