Малафрена - Ле Гуин Урсула Кребер (2004)

— Ну, так ведь к-какое лек-карство нашлось! — И оба засмеялись, и Пьера почему-то сочла, что эта шутка касается ее, и тоже улыбнулась в ответ, чувствуя себя необычайно нужной этим людям и любимой ими. Как они все добры к ней! Это же просто замечательно! И пусть так продолжается всегда, пусть ничего не меняется…

В первую субботу марта она под дождем прибежала к Белейнинам и уже в четыре часа дня обнаружила там Дживана Косте. Он часто заходил к ним по вечерам, но явиться без приглашения днем в субботу… Госпожа Белейнин была растеряна. Она говорила больше, чем нужно, Косте, напротив, был чрезвычайно молчалив. Разлив чай, госпожа Белейнин поднялась и с некоторым смущением сказала:

— Пожалуй, я сама поднимусь наверх и позову Альбрехта; он, должно быть, у себя в кабинете. — И она поспешно вышла, оставив Пьеру и Косте наедине.

Женский инстинкт, два месяца «уроков» в здешнем обществе, простая догадливость — все это подсказывало Пьере, ЧТО сейчас произойдет, но она не желала слушать эти подсказки, она буквально заткнула уши, чтобы не слышать их настойчивого шепота. И, точно назло им, вдруг спросила у Дживана Косте:

— Вы давно виделись с баронессой Палюдескар?

— Недавно.

— А я не видела ее с новогоднего вечера, с того бала у вас в доме. Разве что пару раз мы раскланивались с ней, случайно встретившись на улице. Она так прекрасна, так совершенна и элегантна! Когда мы с другими девушками из монастырской школы парами идем по улице и вдруг встречаем ее, я чувствую себя и всех остальных учениц зверюшками из Ноева ковчега…

Дживан заставил себя улыбнуться, но не сказал ни слова.

— Хотя мы обе — и я, и она — знаем, что у нас есть общий друг, — продолжала между тем Пьера. — Не странно ли это? Ведь мы родом из столь далеких друг от друга мест. Он, конечно, теперь живет в Красное. Баронесса говорила, что он, возможно, посетит этой весной и Айзнар. И все-таки очень странное возникает чувство, когда человек, которого ты совершенно не знаешь, оказывается близким знакомым того, кого ты знаешь с детства! Верно? — Совсем не то она говорит, совсем не то! Она так дрожала, что даже зубы стучали. Она умоляюще посмотрела на Косте, надеясь все же заставить его сказать хоть что-нибудь и прервать наконец ее дурацкую болтовню. И пусть упадет топор палача!

И он действительно заговорил: он предложил ей руку и сердце. И она приняла его предложение, опустив голову и глядя на переплетенные пальцы их рук.

Интересно, думала она, когда это он успел снять с руки золотое обручальное кольцо? Только сегодня или все-таки раньше? До этого ей и в голову не приходило проверить, носит ли он это кольцо. Рука у него была смуглой и сильной, с ухоженными ногтями; на такую руку приятно было смотреть, приятно чувствовать ее теплое пожатие.

— Пьера… о господи! — прошептал он, и она почувствовала — с тревогой и радостью, — что он весь дрожит. Он выпустил ее руку и несколько раз прошелся по комнате. — Я напишу твоему отцу! — сказал он ей почему-то угрожающим тоном.

— Ну конечно. И я тоже.

— Ведь у меня есть малыш…

— Нуда, и я с ним хорошо знакома!

— К тому же мне скоро сорок! — сказал он, заглядывая ей в лицо.

— Тридцать восемь, — возразила она.

Это отрезвило его.

— И все равно, это вряд ли понравится графу Вальторскару, — сказал он, хотя уже значительно спокойнее. — Тебе ведь только семнадцать.

— Моей матери тоже было семнадцать, когда они с отцом поженились. А ему было тридцать три. Да и вообще папе почти всегда нравится то, что я делаю.

— Но его, конечно же, не обрадует то, что он может потерять тебя, Пьера.

— Но… мы же будем иногда приезжать, правда? К нам, в Малафрену? — На этот раз смутилась она.

— Конечно, будем!