На пересечении - Дикон Шерола

Солдаты ждали приказа своего командира. Их взгляды были прикованы к Склепу прощания, в котором затаился враг. Все эти мужчины, обученные проливать кровь в бою, впервые чувствовали себя нерешительно, даже подавленно. Они не до конца понимали, с кем им предстоит сражаться, и, если этот колдун настолько силен, насколько его описывают, стоит ли вообще надеяться на победу. Нет, конечно же, новый смотритель города сказал, что его маги гораздо сильнее чернокнижника, однако почему-то эти слова не показались солдатам достаточно убедительными.

Страх, липкий, холодный и пронизывающий, проникал в сердце и мысли, уничтожал боевой дух. Собравшиеся здесь воины готовы были погибнуть, но не за Родона и уж тем более не за Элубио Кальонь: они готовы были умирать за свои семьи. Доктор Эристель сотворил в городе чудовищные, непростительные вещи, за что обязан поплатиться собственной жизнью. Вот только северянин расплачиваться не торопился.

Когда новый начальник стражи потребовал, чтобы Эристель сдался, северянин не вышел из своего убежища. Он ответил тихо, но его слова звучали в сознании каждого присутствующего, отчего солдаты в тревоге начали переглядываться. В тоне колдуна не было ни злобы, ни угрозы, ни насмешки, лишь поразительное спокойствие. Казалось, он попросту констатировал факт.

— Вы еще можете позволить мне уйти, — произнес Эристель. — Для вас это будет самым правильным решением. Я хочу, чтобы вы понимали, что в противном случае я уничтожу вас, ваших жен и ваших детей, а затем сотру с лица земли весь этот город. Зачем вам умирать, исполняя бессмысленный приказ чужеземца, которого даже нет среди вас? Снимите с ворот защитное заклинание, и все закончится прямо сейчас.

Хаод Вергер молчал, как молчали и остальные солдаты. Гнетущая тишина вновь обрушилась на старое кладбище, быть может, еще более страшная, нежели крики и звон мечей. Колокольчик испуганно вжимался в стену, словно мечтал слиться с ней, а его глаза неотрывно смотрели на равнодушное лицо Эристеля. Его поражало хладнокровие человека, который четыре года жил с ним в одном городе, здоровался с теми, кто сейчас выстроился у ограды кладбища, и теперь с легкостью выносит всем смертный приговор.

Вергер бросил на колдунов Элубио нерешительный взгляд, словно ища у них поддержки. Наверняка эти двое понимают, что чернокнижник, будучи загнанным в угол, попросту блефует, но ни Рикид, ни Баркал не произнесли ни слова. Они напоминали собак, которые учуяли медведя, и теперь не сводили настороженного взгляда с того места, откуда он мог напасть.

Не ожидая такой реакции, Хаод обернулся на свое войско, пытаясь прочесть на их лицах выражение той решимости, которую утратил он сам. Но и его солдаты выглядели испуганными. Даже Файгин Саторг, обычно уверенный и бесстрашный, сейчас казался потерянным.

— Мы должны защитить наших близких! — произнес Хаод, обратившись к своему войску. — Пусть чернокнижник знает, что мы его не боимся. Сразимся за наш город! Вперед!

— Вперед! — нестройным хором подхватили солдаты, несколько воспрянув духом. Они не знали, смогут ли выбраться с этого кладбища живыми, но были уверены в том, что сражаются за благое дело. В первую очередь за своих родных.

Рикид в тревоге озирался по сторонам, словно ожидая кого-то, кто до сих пор не явился в назначенное место. Его глаза искали человека, который мог с легкостью закончить сражение, даже не начав его. Но вместо этого на ветку дерева опустился внушительных размеров ворон. Он открыл клюв, словно хотел расхохотаться в голос, но так и не издал ни звука. Третий колдун семьи Кальонь к кладбищу так и не пришел, как на то надеялись Рикид и Баркал, и, словно в насмешку, прислал вместо себя бестолковую птицу. Он явно желал понаблюдать за сражением со стороны.

Услышав приказ Хаода Вергера, Эристель устало вздохнул. Уже не скрывая своего разочарования, он тихо обратился к Колокольчику: