На пересечении - Дикон Шерола

Надо признаться, Инхир не оправдал его ожиданий, так как смог освоить лишь «Магическую Печать», временно лишающую противника колдовских сил. Никакие другие заклинания Гамелю не давались, а стихийное колдовство и вовсе приносило ему вред. Во время одной из тренировок юноша едва не сгорел заживо. Это разочарование неприятной трещиной легло в отношениях между Родоном и Инхиром, что феодал даже не считал нужным скрывать.

Не нравились Гамелю еще несколько черт смотрителя города: поучать, язвить и крайне редко выражать благодарность. Родон был скуп на похвалу, зато в случае неудачи готов был спустить шкуру с любого. Будучи по характеру вспыльчивым и горячим, Гамель с невероятным трудом усмирял свой пыл. Любое пренебрежение со стороны Родона он воспринимал болезненно остро, и в последние годы их отношения окончательно обострились. Быть может, небеса наконец услышали его молитвы и откликнулись, ниспослав на город проклятого чернокнижника.

Выпив немного холодной воды, чтобы взбодриться, Гамель обмакнул перо в чернила и принялся составлять письмо, адресованное Дарию Кальонь. История с ведьмами могла показаться этому человеку весьма занятной, поэтому начальник стражи не скупился на додуманные подробности.

Тем временем в замке Двельтонь одна юная особа тоже сидела за письменным столом, сжимая в пальчиках гусиное перо. Она вновь и вновь пыталась сложить свои мысли в стихи, но написанное казалось ей то слащавым, то неправдоподобным, то попросту глупым. Мысли девушки были обращены к любимому, с которым она по воле злой судьбы оказалась разлучена. Стихи должны были отразить всю глубину ее чувств, но в итоге с кончика пера сорвалась чернильная клякса, которая безобразно расползлась по невинной белизне листа.

— Вот же! — сердито воскликнула Найалла и отложила перо.

Она поднялась с места и начала прогуливаться по комнате, то и дело останавливаясь у окна. На главной площади людей практически не осталось, и девушка могла наблюдать за тем, как разбирают возведенный костер. История о ведьмах Окроэ не на шутку испугала ее, и она совершенно не понимала, как отец мог поддерживать это чудовищное семейство.

Узнав, что колдунья будет жить в замке, Найалла собралась было идти к Родону, чтобы отговорить его от этого безумия. Однако, когда кормилица сообщила, что вместе с семьей Окроэ в замке будет проживать доктор Эристель, гнев Найаллы мигом улетучился. Теперь девушка мечтала поскорее увидеть своего возлюбленного, и она готова была терпеть в своем доме хоть зловонного тролля, если это позволит ей находиться рядом с Эристелем.

Разумеется, суровая кормилица радости Найаллы не одобряла. Она настрого запретила юной Двельтонь лишний раз заговаривать с доктором и уж тем более искать с ним встреч. Дарайа упрямо повторяла, что своими легкомысленными действиями девушка может навлечь на свою семью позор, и ее отец попросту сгорит от стыда.

— Благородной даме не пристало стеречь мужчину, словно паук — добычу! — ворчала Дарайа. — Где это видано, чтобы девушка выпрашивала внимания, мельтеша перед своим возлюбленным, как глупая мышь перед объевшимся котом?

— Так паук или мышь! — не выдержала Найалла. — Ты уж определись, моя дорогая кормилица. И вообще, твои сравнения неуместны: к доктору Эристелю я совершенно равнодушна.

— Да-да, так равнодушны, что хватаете его глазами с такой силой, что чудом не мнете на нем одежду!

— А ты старая и завидуешь, что я молодая и красивая! — с раздражением выпалила Найалла. — Оставь меня одну, если не можешь держать свои ядовитые замечания при себе.

Кормилица подчинилась, а девушка, дождавшись, когда дверь за ней закроется, снова принялась за стихи. Строчки по-прежнему не желали складываться, поэтому в тяжелых творческих муках Найалла провела почти два часа.