Счет - Эль Кеннеди (2018)

– И какая у тебя статистика в текущем сезоне?

Я молчу, не зная, что ответить. Стоп, он ждет, что я назову ему точные цифры? Сколько на моем счету голов, голевых передач и штрафных минут? Я могу сказать только приблизительно, а знать свою собственную статистику наизусть кажется мне чересчур пафосным.

– Вполне неплохая, – туманно отвечаю я. – Начало сезона у нас задалось. Хотя в прошлом году мы выиграли в «Морозной четверке».

Он кивает.

– Тоже выигрывал его на третьем курсе. В Бостонском университете.

– Здорово. В смысле поздравляю.

Лицо мистера Хейза совершенно ничего не выражает, и я не уверен, что сейчас происходит: мы меряемся достижениями? Если так, то, может, мне стоит упомянуть, что я выигрывал там и в позапрошлом году? Но я сижу молча. К счастью, в гостиную возвращается Элли с моим пивом, к которому я тянусь как к спасательному кругу.

– Спасибо, детка.

Мы застываем в ту же секунду, как это выражение слетает с моего языка. Вот незадача. Надеюсь, мистер Хейз ничего не слышал.

Он сидит совсем рядом. Естественно, он все слышал.

Я откручиваю крышку и делаю давно желанный глоток.

– Ну, что я пропустила? – спрашивает Элли чересчур веселым голосом.

– Вон тот красавчик только что рассказывал мне, как выиграл кубок «Морозной четверки», – насмешливо произносит ее отец.

Черт побери.

Это будет длинный День благодарения.

* * *

Ужин просто ужасен. Нет, я говорю не про еду: для человека, который заявляет, что не умеет готовить, Элли справилась великолепно. А вот сам процесс поглощения пищи кажется мне невыносимо мучительным. Разговор не клеится. Мистер Хейз, кажется, изо всех сил старается задеть меня. Его коронная фраза этого вечера – «ну конечно». Только он произносит ее безразлично-снисходительным тоном, отчего мне хочется отпраздновать День благодарения в нашем пустом доме в Гастингсе.

Когда Элли говорит отцу, что в следующем году я буду учиться в юридической школе, он произносит: «Ну конечно».

Когда она рассказывает, что у моей семьи дом на Манхэттене, он произносит: «Ну конечно».

Когда я благодарю его за приглашение на ужин, он произносит: «Ну конечно».

Это просто ужасно.

Честно, я изо всех сил стараюсь быть вежливым. Я спрашиваю его, что значит быть профессиональным скаутом, и получаю лишь невнятный ответ длиной в одно предложение. Я хвалю его дом, на что он бухтит только «спасибо».

В конце концов я сдаюсь, зато Элли с большим удовольствием заполняет неловкую тишину. Мистер Хейз, кажется, возвращается к жизни, только когда она начинает рассказывать ему про свою пьесу, занятия, предстоящие прослушивания и прочие новости. Заметно, что он безумно любит свою дочь, потому что с таким вниманием слушает каждое ее слово, как будто Элли делится с ним секретами вечной жизни. Но один раз он бросает сердитый взгляд и на нее: когда мистер Хейз спрашивает, поддерживает ли она контакты с Шоном, и Элли признается, что они вместе пили кофе.

– Этот мальчишка никогда мне не нравился, – бурчит мистер Хейз.

Ну хоть в чем-то мы с ним единодушны.

Элли доедает свою порцию картофельного пюре с соусом и, прожевав, возражает.

– Неправда! Вы всегда отлично общались, когда мы приезжали навестить тебя.

Ее отец усмехается. Вы только посмотрите, у него есть чувство юмора. Никогда бы не подумал.

– Он был твоим парнем. У меня не оставалось другого выбора, как только найти с ним общий язык. Теперь, когда вы расстались, мне больше не нужно притворяться, что он мне нравился.

Я прикрываю рот салфеткой, пряча улыбку.

– Мальчишка был целиком зависим от тебя, – продолжает мистер Хейз. – И мне не нравилось, как он смотрел на тебя.

– И как он смотрел на меня? – осторожно спрашивает Элли.

– Как будто ты для него целый мир.

Она хмурится.

– Разве это плохо?