Еще одна станция - Кейси Маккуистон (2021)

Все это время оно гудит под кожей – чувство, когда Огаст вошла в «Делайлу», когда мисс Айви зовет ее по имени, когда они промаршировали к «Кью» следом за Исайей в цилиндре, когда парень в винном магазине не требует у нее паспорт, когда Джейн смотрит на нее так, будто она могла бы быть частью ее мысленного фотоальбома города. То чувство, что она живет здесь, по-настоящему живет здесь. Ее тень пробегала по тысяче разгромленных переходов и под миллионом скрипучих строительных лесов. Она была здесь, и здесь, и здесь.

Нью-Йорк у нее иногда что-то забирает. Но и она берет тоже. Она берет полные горсти его душного воздуха и засовывает его в трещины своего сердца.

А теперь она кое-что ему даст. Они кое-что ему дадут.

В конце первой недели, когда они поздней ночью сидят вокруг пиццы и разговаривают о листовках, у Огаст звонит телефон.

Она вытаскивает его из-под коробки – мама.

– Алло, – отвечает она.

Короткая пауза – Огаст выпрямляется. Что-то не так. Ее мать не терпит и полсекунды молчания.

– Привет, Огаст, милая, – говорит она. – Ты одна?

Огаст поднимается на ноги, пожимая плечами на встревоженный взгляд Майлы.

– Эм, сейчас нет. Подожди. – Она проходит в свою комнату и закрывает за собой дверь. – Что-то случилось? Ты в порядке?

– У меня все хорошо, – говорит она. – Дело в твоей бабушке.

Огаст шипяще выдыхает. В ее бабушке? Старая калоша наверняка опять назвала ее ребенком из пробирки научного проекта или решила профинансировать новую кампанию республиканцев по выборам в Конгресс. С этим она справится.

– А. Что случилось?

– У нее прошлой ночью случился инсульт, и она… она умерла.

Огаст тяжело опускается на край кровати.

– Черт. Ты в порядке?

– У меня все нормально, – говорит ее мама голосом, который у нее бывает, когда она изучает улики, рассеянным и монотонным. – Она уладила все дела еще после того, как умер твой дедушка, поэтому все в порядке.

– Я имела в виду… – Огаст старается говорить медленно, четко. Ее мать всегда была такой же эмоциональной, как мшистый валун, но Огаст кажется, что этот случай, наверно, должен быть исключением. – Ты в порядке?

– А, да, я… я в порядке. Мы с ней сказали друг другу все, что хотели сказать. Мы давно выяснили отношения. Что есть, то есть, понимаешь?

– Да. Да, мне очень жаль, мам. Я могу что-то сделать? Мне приехать на похороны?

– А, нет, милая, не переживай. У меня все будет нормально. Но мне нужно кое о чем с тобой поговорить.

– Что такое?

– Мне позвонил вчера вечером наш семейный юрист. Твоя бабушка оставила тебе немного денег.

– Что? – Огаст моргает. – В смысле? Зачем ей что-то мне оставлять? Я же позорный семейный секрет.

– Нет. Нет, это я секрет. Ты ее внучка.

– С каких пор? Она почти со мной не разговаривала. Она даже никогда не посылала мне подарок на день рождения.

Еще одна пауза.

– Огаст, это неправда.

– В смысле, неправда? О чем ты говоришь?

– Огаст, я… я должна тебе кое-что рассказать. Но мне нужно, чтобы ты меня не возненавидела.

– Что?

– Слушай, твои бабушка с дедушкой… они были непростыми людьми. У нас были сложные отношения. И я правда считаю, что они стыдились меня из-за того, что я решила вырастить тебя сама. Я никогда не хотела становиться трофейной женой с богатым мужем, которой они меня воспитали. Но они никогда не стыдились тебя.

Огаст скрежещет зубами.

– Они даже меня не знали.

– Ну… как бы знали. Я… я вводила их в курс дела иногда. И они узнавали от школы, как у тебя дела.

– Зачем школе рассказывать им обо мне?

Еще одна пауза. Длинная.

– Потому что они сообщают людям, оплачивающим обучение, как дела у их ученика.

Что?

– Что? Они… платили за мое обучение? Все это время?

– Да.

– Но ты мне говорила… ты всегда говорила, что мы на мели, потому что тебе приходится платить школе.