Еще одна станция - Кейси Маккуистон (2021)

Рисунки красивые, и она не может представить, чтобы Джейн набила какие-то из них до побега. А значит, она часами сидела под иглой ради своей семьи после того, как от нее ушла.

– Слушай, – говорит Огаст. – Ты уверена, что не хочешь, чтобы я?..

Она уже спрашивала, попробовать ли ей найти семью Джейн. Джейн отказалась, и Огаст не настаивала.

– Нет, я… я не смогу, – говорит Джейн, заправляя обратно футболку. – Я не знаю, что хуже – мысль о том, что они искали меня, не могли найти и, наверно, думали, что я умерла, или мысль о том, что они просто сдались и продолжили жить своей жизнью. Я не хочу знать. Я не смогу… я не смогу это вынести.

Огаст думает про свою маму и документ в сумке.

– Я понимаю.

– Когда я ушла из дома, – говорит Джейн спустя несколько секунд. Она вернулась к своему швейцарскому ножику, выцарапывая тонкую линию на сверкающей синеве сиденья, – я один раз позвонила из Лос-Анджелеса, и боже, родители были в ярости. Папа сказал мне не возвращаться. И я не могла его винить. Тогда я звонила в последний раз, и я… я правда считала, что это лучшее, что я могу для них сделать. Для нас. Плыть по течению. Но я думала о них каждый божий день. Каждую минуту дня, как будто они были со мной. Я сделала тату, чтобы так и было.

– Они прекрасны.

– Мне нравятся нестираемые отметки, понимаешь? Татуировки, шрамы. – Она заканчивает выцарапывать букву Е и, тихо хмыкая, переходит к Й. – Вандализм. Когда ты всю жизнь бежишь, иногда это единственное, что у тебя остается.

Она выцарапывает маленький плюс под своим именем и смотрит на Огаст, протягивая нож.

– Твоя очередь.

Огаст переводит взгляд с нее на нож, на пустое место под плюсом и обратно целых десять секунд, прежде чем до нее доходит. Огаст хочет, чтобы в нестираемой отметке, которую она оставляет на «Кью», было имя Огаст рядом с ее именем.

Огаст тянется к заднему карману, откашливается от нахлынувших чувств и говорит:

– У меня есть свой.

Она выдвигает лезвие и принимается за работу, выцарапывая неуклюжее «ОГАСТ». Закончив, она откидывается назад, расслабленно держа нож в руке и наслаждаясь их с Джейн работой. «ДЖЕЙН + ОГАСТ». Ей нравится, как они смотрятся вместе.

Когда она поворачивается к Джейн, та смотрит на ладонь Огаст.

– Что это? – спрашивает Джейн.

Огаст следит за ее взглядом.

– Мой нож.

– Твой… откуда он тебя?

– Подарок, – говорит Огаст. – Моя мама подарила его мне, он принадлежал ее брату.

– Огаст.

– Да?

– Нет. Огаст, – говорит Джейн. Огаст хмуро на нее смотрит, и она продолжает: – Так его звали. Парня, которому принадлежал этот нож. Оги.

Огаст таращится на нее.

– Как ты?..

– Сколько ему лет? – перебивает Джейн. У нее распахнуты глаза. – Брату твоей мамы – сколько ему лет?

– Он родился в 48-м, но он… он пропал в…

– 1973-й, – заканчивает Джейн.

Огаст никогда не рассказывала Джейн никаких подробностей. Было здорово иметь в жизни что-то, не затронутое поисками Оги. Но Джейн знает. Она знает его имя, год, и она…

– Твою мать, – матерится Огаст.

Бию Су. Она вспомнила, где видела это имя.

Она три раза теребит застежку на рюкзаке, прежде чем ей удается вытащить документ.

– Открой его, – говорит Огаст.

Пальцы Джейн робко берутся за край папки и открывают ее: к первой странице прикреплена пожелтевшая черно-белая газетная фотография Джейн, у которой не хватает пары татуировок, на фоне ресторана, который только что открылся в Квартале. В подзаголовке она указана как «Бию Су».

– Моя мама отправила мне это, – говорит Огаст. – Она сказала, что нашла кого-то, кто мог знать ее брата, и отследила этого человека до Нью-Йорка.

Спустя секунду это происходит: лампа над их головой вспыхивает ярче и гаснет.