Еще одна станция - Кейси Маккуистон (2021)

– Боже, ты гребаный ботаник. – Джейн фыркает. – Это даже не списывание. Это… несправедливая подготовленность.

– Извини, но я тогда думала, что это очень смело. Твоя очередь.

– Моя мама начала седеть лет в двадцать пять, – говорит она, – и я уверена, что со мной тоже так будет. Или было бы, если бы не… сама понимаешь. – Она расплывчато машет рукой, чтобы показать всю невыразимость своего существования. Огаст в ответ стреляет в нее пальцем.

– В четвертом классе я выучила всю периодическую таблицу и всех президентов, и вице-президентов в хронологическом порядке и до сих пор все это помню.

– Я ходила в кино на «Экзорциста» и не спала четыре дня.

– Я ненавижу соленые огурцы.

– Я храплю.

– Я не могу заснуть, когда слишком тихо.

Джейн недолго молчит и говорит:

– Иногда я задумываюсь, не выпала ли я из времени из-за того, что на самом деле никогда не была там на своем месте, и вселенная пытается мне что-то сказать.

Это звучит пренебрежительно, легко, и Огаст смотрит, как она берет еще одну апельсиновую дольку и небрежно ее ест, но она знает Джейн. Ей нелегко говорить такое.

Она решает, что может кое-чем ответить.

– Когда я была маленькой, после «Катрины» – помнишь, я рассказывала тебе про ураган? – Джейн кивает. Огаст продолжает: – Это был год, когда я переводилась из одной школы в другую, пока моя старая школа не открылась снова и мы не смогли вернуться домой. И моя тревожность стала… сильной. Очень сильной. Поэтому я убедила себя, что из-за того, что статистическая вероятность того, что что-то произойдет в реальной жизни именно так, как я представляю, очень низкая, если я представляю худшие возможные вещи в ярких деталях, то я смогу математически понизить шансы их наступления. Я лежала в кровати ночью, думая обо всем худшем, что могло произойти, как будто это была моя работа, и я не уверена, что бросила эту привычку.

Джейн молча слушает, кивая. Одна из вещей, которые Огаст любит в ней больше всего, – это то, что она не преследует невысказанные слова, когда Огаст заканчивает говорить. Она может дать молчанию устояться, дать правде подышать.

Потом она открывает рот и говорит:

– Иногда мне нравится, когда меня шлепают по заду во время секса.

Огаст издает резкий смешок, застигнутая врасплох.

– Что? Ты никогда меня не просила так делать.

– Ангел, есть множество вещей, которые я бы хотела с тобой сделать, но их не сделаешь в поезде.

Огаст сглатывает.

– Ты права.

Джейн поднимает брови.

– Ну?

– Что ну?

– Ты не запишешь это в свой блокнотик секса?

– Мой… – Лицо Огаст тут же краснеет. – Ты не должна была о нем знать!

– Ты не настолько скрытная, Огаст. Клянусь, один раз ты вытащила его даже до того, как я застегнула ширинку.

Огаст в отчаянии стонет. Она знает, о какой именно записи Джейн говорит. Страница три, раздел М, подзаголовок четыре: «перевозбуждение».

– Я сейчас умру, – говорит Огаст в ладони.

– Нет, это мило! Ты такой ботаник. Это просто прелесть! – Джейн смеется, всегда веселящаяся от того, что заставляет Огаст страдать. Это подло. – Твоя очередь.

– Ну уж нет, ты уже раскрыла то, что, я думала, ты про меня не знаешь, – говорит Огаст. – Я сейчас в очень уязвимом положении.

– О боже, ты невозможна.

– Я не буду.

– Тогда мы в тупике. Если только ты не хочешь подойти сюда и меня поцеловать.

Огаст поднимает лицо от ладоней.

– И получить удар током? Я уверена, что если сейчас тебя поцелую, то это в прямом смысле меня убьет.

– Это же так всегда и ощущается, да?

– О боже, – стонет Огаст, хотя ее сердце делает на этих словах кое-что унизительное. – Заткнись и ешь свой апельсин.

Джейн высовывает язык, но делает так, как ей сказали, заканчивая свою половину и облизывая пальцы.