Еще одна станция - Кейси Маккуистон (2021)

Джейн продолжает на нее смотреть, и Огаст может поклясться, что видит, что-то в ее взгляде, как воспоминание, когда она думает о Минсе, или Дженни, или одной из других девушек, но на этот раз что-то новое, другое. Что-то хрупкое, как искра, и только для Огаст. Это то же ощущение, как и на платформе, – может быть, на этот раз настоящее.

Огаст должно быть все равно. Она не должна этого хотеть. Но то, как ее сердце заходится в новом ритме, показывает, что она все равно, черт побери, этого хочет.

– Ты не чужая, – говорит Огаст в эти несколько сантиметров между ними.

– Да, ты права, – соглашается Джейн. – Мы точно друг другу не чужие. – Она откидывается назад, заводит руки за голову, отворачивая лицо от Огаст, и говорит: – Я думаю, ты моя лучшая подруга, да?

Поезд заезжает на новую станцию, и Огаст сжимает зубы.

Подруга.

– Да, – говорит Огаст. – Да, наверно, так.

– И ты вернешь меня туда, где я должна быть, – продолжает Джейн, улыбаясь. Улыбаясь при мысли о том, чтобы вернуться в тысяча девятьсот семьдесят какой-то и больше никогда не увидеть Огаст. – Потому что ты гений.

Поезд дрожит и со стоном останавливается.

– Да, – говорит Огаст и выдавливает улыбку.

– Что вы делаете в исследовательских целях? – спрашивает Майла. Сложно уловить вопрос, когда у нее между зубами зажата отвертка, но до Огаст доходит суть.

У Майлы есть свой кабинет в задней части «Ривайнд» с полками, полными печатных машинок, старых радиоприемников и рабочим местом, заваленным запчастями. Она сказала Огаст, что получила работу, когда в середине своего последнего семестра в Колумбии вошла сюда и вытащила из рук владельца плоскогубцы, чтобы перенастроить проигрыватель из 1940-х. Она фанатка старья, как она всегда о себе говорит, и это было как раз кстати. Она явно хороша в своей работе – настолько, что ее шеф позволяет ей украшать свое рабочее место самодельной вышивкой, которая гласит: «ЭНЕРГИЯ БОЛЬШОГО ЧЛЕНА НЕ ЗАВИСИТ ОТ ПОЛА».

Она смотрит на Огаст через гигантское увеличительное стекло, установленное на ее столе, так что рот и нос у нее нормального размера, а глаза размером с обеденные тарелки. Огаст старается не смеяться.

– Целуемся, ясно? Мы целовались…

– В поезде?

– Не думай, что Нико не рассказал мне о том разе под коробкой от пиццы после Дня благодарения в прошлом году.

– Так, это был праздник.

– В общем, – продолжает Огаст, – я начала говорить, что воспоминания о поцелуях и девушках, к которым она что-то чувствовала, очень ей помогают, и лучший для нее способ их вспомнить – воссоздать их. – Гримаса, которую строит Майла, увеличивается линзой раз в десять и искажается так, что становится похожа на осуждающего Дали. – Не надо делать такое лицо, ладно? Я знаю, что это плохая идея.

– Ну, тебе как будто нравится, когда тебя психологически пытают, – говорит Майла, наконец-то садясь, из-за чего пропорции ее лица возвращаются к норме. – Стой, так и есть? Потому что, черт возьми… ладно.

– Нет, в этом и суть, – говорит Огаст. – Я должна перестать. Я не могу больше этим заниматься. Это… это меня убивает. Поэтому я и пришла сюда: у меня есть идея, чем можно было бы это заменить.

– И что это?

– Радио, – говорит Огаст. – Она очень любит музыку. Она сказала, что не хочет использовать «Спотифай» или подобные приложения, но, возможно, случайные песни на радио помогут ей что-то вспомнить. Я хотела узнать, есть ли у вас какие-нибудь портативные радиоприемники.

Майла отодвигается от стола, складывая руки на груди и изучая свои владения разобранных кассовых аппаратов и деталей музыкальных автоматов, словно стимпанковый Тони Старк в кожаной юбке.

– У нас может быть что-то на складе.

– И, – говорит Огаст, следуя за ней к складской комнате в задней части магазина, – я видела, как Джейн вышла за пределы поезда.

Майла резко поворачивает голову.