Еще одна станция - Кейси Маккуистон (2021)

Около чаши с пуншем разговор переключился на то, какие у всех семейные пасхальные традиции. Огаст заново наполняет свой стакан, пока Исайя спрашивает Майлу:

– А что насчет тебя?

– Мои родители – хиппи-агностики, поэтому мы никогда не праздновали. Я вполне уверена, что это единственное, что не нравится во мне родителям Нико, – мое безбожное воспитание, – говорит она, закатывая глаза, и Нико смеется, обнимая ее за плечи. – В моем детстве нашим большим апрельским праздником был традиционный китайский день поминовения усопших, но мои бабушки, дедушки, прабабушки и прадедушки отказываются умирать, поэтому мы просто сжигаем каждый год бумажный «Феррари» ради моего двоюродного деда, который был влюблен в свою машину.

– Мои родители всегда заставляли нас ходить на пасхальную службу, – встревает Нико. – Они безнадежные католики.

– О, офигеть, – радостно говорит Исайя. – Мой папаша – пастор. Мама руководит хором. Наши родители когда-нибудь должны собраться вместе за кровью Христа. Только у меня они методисты, поэтому это будет виноградный сок.

– Твои тоже воют и скрежещут зубами из-за того, что их блудный сын не приезжает домой на Пасху?

– Я сказал им утром, что ходил на службу, – говорит Исайя, подмигивая. – Позвонил им по видеозвонку весь потный, чтобы точно их убедить.

Уэс, который сидит на столешнице, наблюдая за разговором со слабым интересом, говорит:

– Огаст, ты же вроде миллион лет ходила в католическую школу? Твоя семья тоже возбуждается от Иисуса?

– В другом смысле, – говорит она. – Я ходила не ради Иисуса. Государственные школы Луизианы безумно плохо финансировались, и моя мама хотела, чтобы я пошла в частную, поэтому я пошла, и мы всю мою жизнь были на мели. Очень прекрасное время. Одну из монашек уволили за то, что она продавала ученикам кокаин.

– Черт, – говорит Уэс. Он так и не нашел кег, но рядом с ним стоит упаковка с тридцатью банками светлого пива, и он выуживает одну. – Хочешь стрельнуть пива?

– Точно нет, – говорит Огаст и все равно берет пиво, которое протягивает Уэс. Она вытаскивает из джинсов карманный нож и передает его, а потом следует примеру Уэса и вставляет его в бок своей банки.

– Я до сих пор считаю, что это классный нож, – говорит Уэс, они открывают банки и делают глоток.

Когда людям уже приходится пить шоты в коридоре, Майла распахивает дверь 6F и кричит:

– Обувь снимать, растения не трогать! – И все разбредаются по обеим квартирам: драг-квины расположились на чемодане, фартуки «Попайс» упали в коридоре, Уэс распростерся на кухонном столе Исайи, как на картине эпохи Возрождения, Вера Гарри укачивает Нудлса в своих мускулистых руках. Майла достает пакет конфет, которые отправила ей мама на китайский Новый год, и начинает всем их раздавать. Канадская подруга Исайи топает мимо с коробкой вина на плечах и во всю силу поет «боооольше Фрэээнзииии» на мотив гимна Канады.

В какой-то момент Огаст осознает, что ее телефон настойчиво сигналит в кармане. Когда она вытаскивает его, то видит, что у нее набралось столько сообщений, что они заполнили весь экран. Она сглатывает до неловкого довольный звук и пытается выдать его за отрыжку.

– Кто взрывает твой телефон, смурфик? – говорит Майла, как будто сама не знает. Огаст наклоняет телефон, чтобы было видно Майле, и чувствует на себе ее вес, когда она наклоняется так близко, что Огаст ощущает запах апельсинового лосьона, который она наносит после душа.

Привет, мне очень скучно. – Джейн

Привет, Огаст! – Джейн

Ты получила сообщения? – Джейн

Аууууу? – Джейн Су, поезд «Кью», Бруклин, Нью-Йорк

– О, она уже научилась дублировать текст, – говорит Майла. – Она считает, что надо подписывать сообщения, как письма?

– Наверно, я забыла про эту часть, когда показывала ей, как пользоваться телефоном.

– Это так мило, – говорит Майла. – Ты такая милая.