Великан - Айя Субботина (2021)

— Спасибо! - говорит в который раз, когда уже стоим у поезда. Все вещи в вагоне и до отправления остаются считанные минуты. Она снова пыталась всучить мне деньги - и я снова отказался. Валентина Владимировна поджимает губы, а потом тянется в карман, достает из него старенький кожаный кошелек. Открывает его и достает из него маленький серебряный крестик. - Он принадлежал Леночке, - держит крестик на подрагивающей раскрытой ладони. - Возьми, пожалуйста.

Я было собираюсь разразиться очередной тирадой отказа, но старушка лишь отстраненно качает из стороны в сторону головой.

— Сколько мне осталось? - спрашивает тихо. - Не хочу, чтобы он ушел со мной в могилу.

— Я даже не крещенный.

— Это не страшно. Тебе даже не обязательно носить его. Просто храни как память… - старушка вздыхает и едва заметно передергивает плечами будто от холода. - Не обо мне. Чего помнить дурную старуху. Память о хороших людях. Этот крестик еще моей маме принадлежал. Понимаешь? По наследству передавался. Нельзя ему в землю. Плохо это.

Отступаю от нее, отрицательно мотаю головой и даже намеренно завожу руки за спину. Не могу заставить себя взять подарок, нечестно это - как будто своровал или вытянул обманом.

На вокзале объявляют отправление нашего поезда.

— Хорошо добраться, - говорю на прощание. - Надеюсь, у вас все будет хорошо.

Дурацкие слова, но мне правда хочется, чтобы у этой старой женщины все сложилось. По крайней мере, настолько, насколько это вообще возможно в ее ситуации.

Валентина Владимировна сжимает крестик в кулачке, шагает ко мне и обнимает. Не крепко, а едва ощутимо.

— Ты очень хороший, Стас, - говорит с грустной улыбкой. - Дай тебе Бог здоровья. Береги себя.

Стас? Уже не Стасик?

Даже улыбаюсь - повзрослел, однако.

Когда поезд трогается, я еще какое-то время стою на платформе и провожаю его взглядом. Странное дело, но весь негатив выпускного смыт из головы напрочь, будто там обработали с хлоркой, а потом основательно проветрили. Чувствую себя легко и свободно, точно сбросил с плеч невыносимо тяжелую ношу.

И сам не понимаю, в чем дело. Разве так бывает, чтобы от разговора с чужим человеком прояснилась собственная голова? Причем разговора странного, совсем не веселого, местами даже тяжелого.

Разворачиваюсь и направляюсь к вокзалу. Теперь точно домой.

Сую руки в карманы штанов и замираю, почувствовав то, чего там раньше не было. Вытаскиваю руку и медленно разжимаю кулак, уже зная, что там увижу: маленький крестик без цепочки.

— Ну, вот как так? - оборачиваюсь, будто еще в силах догнать ушедший поезд. - И что мне с этим делать?

Не выбрасывать - это и так понятно. Но будет странно, если ни с того ни с сего начну носить. Ладно, оставлю дома, пусть лежит.

На обратном пути заезжаю в только-только открывшийся Макдональдс. Народу почти нет, а там, на кухне, работники уже суетятся, что-то жарят, занимаются заготовками.

Я голодный, как волк. В животе настоящая война с завываниями истребителей. Заказываю двойной чизбургер, картошку, большой молочный коктейль и сладкий пирог. Усаживаюсь за стол и с наслаждением откусываю от чизбургера хороший кусок, запиваю его коктейлем - еще таким густым, что тяжело втянуть в себя через трубочку.

А в голове все крутятся фрагменты из рассказов Валентины Владимировны. Крутится тот проклятый сахар, который вместо цветов молодой парнишка дарил своей будущей жене.

Я никогда особенно не интересовался историей. Никакой - ни древней, ни недавней. Прокоп Васильевич, наш преподаватель по истории, любил спрашивать даты и имена всяких царей, вождей и прочих знаковых личностей. Но он никогда не увлекал сколько-нибудь интересным рассказом о тех или иных событиях, ограничиваясь лишь пересказом того, что написано в учебнике.