Великан - Айя Субботина (2021)

Она как-то странно на меня смотрит, прикусывает губу, а потом вздыхает и сдается.

— Спасибо тебе. Да там и вещей немного. Чего мне, старой, надо.

И мы идем к подъезду, на второй этаж, к ничем не примечательной двери, обитой видавшего вида дерматином.

Валентина Владимировна берется за ручку - и дверь в квартиру открывается.

— Проходи, только не разувайся, - отодвигается чуть в сторону.

В квартире светло и тихо. Когда-то я тут уже был, лет… десять назад, может, больше. Заходили с мамой уже и не помню зачем. Но в памяти, точно изображение на старом телевизоре, проступают очертания той, старой обстановки. Ничего не изменилось. В квартире по-прежнему чисто, обувь аккуратно стоит возле небольшой тумбочки, на боковой стенке которой висит ложка.

Так и есть - та же тумбочка, тот же одежный шкаф, тот же линолеум под ногами, только все выцветшее и истертое, побитое временем. Такое ощущение, что квартира со всей обстановкой состарилась вместе со своей хозяйкой.

Чуть дальше по коридору стоят старые кожаные чемоданы. Судя по всему, именно их и придется выносить. Три чемодана - совсем немного, даже если под завязку забиты одеждой. Но старушке действительно было бы тяжело с ними справиться.

— Вы что, уезжаете?

— Уезжаю, Стасик, - снова вздыхает Валентина Владимировна и снова закусывает губу.

И мне кажется, что она очень нервничает.

— В гости к своим?

У Валентины Владимировны есть дочь, но та с семьей живет где-то не югах. Понятия не имею, ездила ли к ней Валентина Владимировна раньше, но дочь точно сюда приезжала. И даже с парой внуков. Давно это было, правда. Но так и я не настолько в курсе, чтобы точно это знать.

— В гости, - несколько раз мелко кивает старушка.

Прохожу по коридору и уже было наклоняюсь к чемоданам, чтобы взять в руки сразу парочку, когда взгляд сам собой падает в комнату за открытой дверью: голые стены, спрятанная под белые отрезы ткани мебель, до сих пор плотно занавешенные окна. И если мебель с окнами меня не особенно удивляют, мало ли какие у Валентины Владимировны причуды, то отсутствие на стенах фотографий заставляет задержаться и даже податься в комнату. Лишь через несколько секунд осознаю, что поступаю неправильно и, по сути, вторгаюсь в чужую личную жизнь, куда меня не звали.

Отступаю и вижу старушку, сидящую на маленьком стуле для обувания. Она не плачет, но выражение лица такое, будто ей очень больно. В широко распахнутых, подернутых мутью глазах ворочается что-то тяжелое и неповоротливое, гнетущее. Сухие руки на коленях подрагивают.

Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять - она уезжает навсегда. И если я сейчас раскрою чемоданы, то в одном из них наверняка найду стопку фотографий. Тех самых, что когда-то висели на стене, которая все еще хранит светлые прямоугольные пятна.

Поначалу мне кажется, что это реакция на мое любопытство, но - нет, вряд ли, старушка даже не смотрит на меня.

Глава тринадцатая

Я не умею говорить с людьми. Тем более не умею их утешать или поддерживать. Можно наговорить целую тысячу пустых слов - и они ничего не будут значить, никак не затронут человека. А можно обойтись всего несколькими - и они обязательно найдут дорогу в чужую душу. Я из тех, кто не может найти даже несколько пустых, кто в принципе неуютно себя чувствует рядом с теми, у кого какие-то проблемы.

Но сейчас просто взять чемоданы и выйти - выше моих сил. Что-то здесь не так. Не уверен, что хочу и, главное, смогу разобраться в происходящем, но как тут сделаешь вид, что ничего не замечаешь?

Только теперь обращаю внимание, что в руках у Валентины Владимировны что-то есть. Маленькое светлое пятнышко. Фотография?

Теребит ее, перебирает в узловатых пальцах, сама, кажется, не замечая этого.

— Можно? - поддавшись импульсу, шагаю к ней.

Она вздрагивает, явно вырванная из собственных мыслей,