В таком обычно живом доме царила призрачная тишина. Можно было сразу заметить, что что-то не так. Я бы спросила у Теодора, что конкретно произошло, но не хотела делать это при детях. Исаак тоже ничего не говорил, только продолжал держать Ариэль и начал ходить с ней туда-сюда по гостиной, пока ее напряженная поза немного не расслабилась, и теперь она просто его обнимала, а не душила. А он словно находил в ее объятиях не меньше утешения, чем сам отдавал ей, потому что через какое-то время его взгляд прояснился и перестал быть таким отчаянным.

– Что это такое? – внезапно спросил Леви и указал на мою правую руку.

В первое мгновение я не поняла, что он имел в виду, однако потом увидела, что рукав моего черного свитера слегка задрался, а мальчик показывал на маленькую ласточку у меня над запястьем.

– Татуировка, – ответила я.

Леви тут же навострил уши и сел прямее на коленках у дедушки.

– Что такое татуировка?

– Татуировка – это картинка, которую рисуют у тебя на коже, – объяснила я, и в следующий момент Леви схватил меня за руку и поднес ее к самому носу.

Теодор улыбнулся.

– А если ты помоешься? – спросил брат Исаака, скептично глядя на меня.

Я растерялась и в поисках подмоги посмотрела на Теодора, но его улыбка просто стала шире. Тогда я быстро прикинула, как с педагогической точки зрения объяснить шестилетнему ребенку, что такое тату.

– Татуировки рисуют волшебным карандашом, который не смывается.

У Леви открылся рот, а каре-зеленые глаза округлились. Он тихо выдохнул: «Огоо», после чего снова с сосредоточенным выражением на лице наклонился над моей рукой и принялся разглядывать маленький рисунок.

– Она навсегда останется?

Я кивнула. Тогда Леви чуть откинулся назад и с серьезным видом взглянул на деда.

– Я тоже хочу татуировку, – торжественно объявил он.

Шикарно. После Ариэль я заразила еще и Леви. Почему меня вообще кто-то подпускал к этим детям? Я уже мысленно дала себе подзатыльник, как вдруг услышала совсем другой звук. Тот, который совершенно не рассчитывала услышать, тем более в такой день, в такой ситуации.

Смех.

Оглянувшись, я обнаружила Исаака в противоположном конце комнаты. Он, качая головой, смотрел на меня и смеялся. Тихо и с хрипотцой, но все же из-за меня.

У меня быстрее заколотилось сердце.

– Сделаем, когда ты чуть-чуть подрастешь, – весело сказал он и с Ариэль на руках подошел к нам. Опустился на другую сторону дивана и усадил сестру к себе на колени. Та с закрытыми глазами уткнулась лицом ему в грудь. Она казалась такой напуганной, что у меня сдавило горло, особенно потому, что я знала, какой радостной она обычно была.

– Докуда подрасту? – спросил Леви.

Исаак поднял руку так высоко, как только смог из положения сидя.

– Примерно досюда.

Малыш снова грустно обернулся ко мне:

– Но я тоже хочу картинку на руке.

– Тогда давай нарисуем ее тебе фломастером, – предложила я.

– Правда? – восхищенно воскликнул он.

– Просто скажи мне, какую хочешь, – сказала я, кивая.

Леви слез с колен Теодора и побежал через комнату.

– Ариэль, я возьму твои фломастеры, ладно?

– Ты не пойдешь в мою комнату! – тут же закричала она. Быстрее, чем я ожидала, девочка спрыгнула с колен Исаака и бросилась за братом.

Едва дети скрылись из гостиной, Исаак спросил:

– Как она? Есть какие-нибудь новости? Когда мы сможем ее навестить?

– Она до сих пор на операции, – серьезно, но спокойно ответил Теодор.

– Что вообще случилось? – тихо уточнила я.

– Дебби попала в страшную аварию. Машина слетела с дороги и перевернулась.

От его слов у меня по спине побежали ледяные мурашки.

– О боже.

– У нее переломы и внутренние повреждения, – продолжал он. – Операция длится уже два часа.

Я не отважилась задать вслух следующий вопрос, однако Теодор, похоже, его угадал.