Ребенок от мажора - Мария Манич

– Всё останется так, как есть, – произношу, тяжело дыша. – Никто твою жизнь рушить не собирается. Мы сами по себе. Можешь вообще забыть о нас. А мама твоя… знала о том, что внучка живет рядом все эти годы. Могу прислать ей фотографию. На большее ни ты, ни она можете не рассчитывать.

Никита потирает пальцами щеку, двигая челюстью из стороны в сторону, и, опустив подбородок, смотрит на меня, не моргая. Его молчание придаёт мне смелости и, несмотря на несущееся галопом сердце и дрожащий голос, я продолжаю:

– Я тебя не принуждаю быть в нашей жизни. Это только твой выбор. Захочешь участвовать в жизни дочери – пожалуйста. Я не буду препятствовать. Просто попытайся для начала, а не прыгай сразу с обрыва вниз. Документы, опять же, если ты захочешь, мы всегда сможем поменять. А пока… пока пусть всё будет так, как есть. Я ребёнка не скрываю, но и не распространялась особо о том, что родила. Тех, кто знает о том, что ты отец, вообще можно пересчитать по пальцам… так что ты и твоя семья в информационной безопасности.

Заканчиваю и перевожу дух, втягивая холодный воздух в лёгкие. Такую речь толкнула пламенную, даже во рту пересохло. Прячу замëрзшие руки в карманы толстовки и вскидываю голову, чтобы ещё раз взглянуть на Никиту. На его щеке алеет отпечаток моей руки, в глазах плещутся непонятные мне эмоции. Смесь злости и усталости, там скрывается и что-то ещё, но я не в том настроении, чтобы пытаться разгадать.

По большому счёту мне всё равно, что он будет думать обо мне. Нас ничего не связывает, кроме Алиски. Поэтому пусть думает о ней.

– Знаешь, Кнопка, ты путаешься в своих же словах, – тихо и с какой-то угрозой произносит Ник и делает шаг ко мне, отчего я непроизвольно отступаю.

– О чём ты?

– Допустим… ты мне не изменяла. С этим мы разобрались. В то, что Алиса моя, – я тоже верю. Вот доказательства.

Волков достаёт из внутреннего кармана куртки черно-белую фотографию и протягивает мне. Забираю снимок и рассматриваю изображенного на нём мальчишку. Против воли улыбаюсь. Они так похожи… в этом возрасте совсем не отличить. На мои глаза набегает предательская влага. Я стала какой-то совсем плаксивой размазней во всём, что касается Волкова и Алисы.

– Сколько тут тебе? – спрашиваю сипло, промокая костяшками пальцев уголки глаз.

Шмыгаю носом и протягиваю Нику снимок. Он забирает его, коснувшись моих пальцев своими, на секунду мне даже кажется, что он сейчас возьмёт меня за руку и притянет к себе. На секунду я забываю о нашем разговоре и о том, где и почему мы находимся. На секунду… мне хочется, чтобы он меня обнял, прижал к себе и зарылся лицом в мои волосы, оставляя на них поцелуй горячими губами.

Лишь на секунду, а потом магия момента рассеивается. Потеплевший взгляд Ника опять становится колючим, губы – плотно сжатыми. Мы чужие люди. Совсем не друзья. Знакомые? Очень давние и далекие. Волей судьбы и момента наши дороги опять пересеклись, и я не знаю, пойдем мы дальше вместе или опять разбежимся кто куда?

– Год и восемь, – сухо произносит Ник, пряча снимок назад и убирая руки в карманы, как и я. – С Витой я тоже поговорил. Она сказала, деньги ей дал мой отец и попросил помочь: знал, что вы подруги. С ним я ещё не разговаривал, но его версию тоже обязательно выслушаю. Но, твою мать! Хватит мне врать. Сейчас ты приплетаешь к этой истории мою больную мать, словно она тоже все эти годы всё знала. И я меньше всего хочу разбираться ещё и с ней. Она на паллиативных препаратах. Думаешь, я добьюсь от неё внятных объяснений и, даже если она виновата, буду от нее что-то требовать? Призывать к ответственности? Если её последним желанием будет увидеть эту девочку, я сам привезу её к ней в палату. И если для этого мне потребуется пойти против тебя… чего я не хочу, то мне придётся это сделать. Суд. Тест ДНК. И прочее, что, блин, для этого потребуется. Если хочешь меня ещё раз ударить – бей. Только, мать вашу, в этой ситуации виноват, кто угодно, но не я. Не-а.