Ребенок от мажора - Мария Манич

– Я как-то назвала тебя при ней так, и она запомнила. Представляешь? Хитрый жук такой. – Щекочу животик дочери, и она заливисто смеётся. – Её так просто и не заставишь что-то повторить. А тут слëту запомнила. Ты… ведь не против?

Никита вскидывает на меня свои карие в обрамлении тёмных ресниц глаза и впивается ими в моё лицо. Смотрит пристально и как-то с осуждением, без той щемящей радости, которая была в его глазах ранее, когда я только пришла.

– Зря ты от меня её столько скрывала, Кнопка. Я до фига важного пропустил в вашей жизни, – говорит он и, сжав губы в тонкую линию, отворачивается к окну.

– Мы всё наверстаем, если ты захочешь. Она уже к тебе привыкла! Назвала папой, даже дедушку-то через раз дедой называет. Не хочет или ещё из-за каких соображений. А к тебе так быстро на контакт пошла, хотя чужих близко к себе не подпускает. Чувствует… что ты её отец, – говорю быстро, сбивчиво, потому что сама вдруг начинаю нервничать.

Кладу ладонь на щеку Никите и разворачиваю его лицом к себе. Пусть лучше смотрит на меня, чем пытается просверлить взглядом дырку в стене. Тянусь к нему поверх головы Алисы и, осмелев, нежно касаюсь губами его верхней губы. Подбадриваю его так же, как он подбадривал меня вчера. Его ресницы подрагивают, но он не закрывает глаза. Продолжает наблюдать за моими действиями, ждёт чего-то большего, и я прижимаюсь к его губам сильнее. Втягиваю в рот нижнюю и прикрываю веки, растворяясь в этом почти настоящем поцелуе.

Никита совершает в ответ движение губами, притягивая меня за талию ближе к себе. Мы углубляем поцелуй уже почти до неприличия, когда снизу раздаётся недовольное бурчание. И ощутимые толчки кулаками мне в грудь.

С улыбкой отстраняюсь от Ника, переводя глаза на нашу Алису. Никита рук не убирает, лишь перекладывает их мне на плечи, продолжая обнимать.

– Мы про тебя не забыли, ревнивая какая, – смеюсь тихо, беря у дочери игрушку и начиная ей её бодать.

– Полин…

– М?

Поднимаю голову к Нику, и глаза тут же сами находят его губы. Мы только что целовались… а мне хочется ещё. О чём я думаю, сидя в больнице рядом с ребёнком? Трясу волосами, пытаясь прогнать неуместные мысли.

– По документам я всё ещё чужой человек для Алисы. Просто мимо проходил. Понимаю, мало времени прошло. И мы это уже обсуждали, я помню твою позицию и даже отчасти понимаю. И ты меня пойми. Если будет ещё подобная ситуация, я хотел бы участвовать в ней правомерно, а не прокрадываться в больницу как вор, подключая связи отца, – серьёзно говорит Никита.

Его слова отрезвляют. Весь романтический флëр последних минут тает, словно дым на ветру. Я не собираюсь с ним ругаться или что-то доказывать, но такое решение принимается на свежую голову, а не под натиском момента.

– Прошло всего несколько недель… – неуверенно начинаю я, бегая глазами по коричневому линолеуму и белым стенам.

Пытаюсь подобрать нужные и верные слова, но Никита всё понимает иначе.

– И что? Сколько, по-твоему, будет достаточно? Месяц? Год? Полтора? – начинает раздражаться Волков, выпуская меня из объятий, но при этом удобнее перехватывая Алису.

– Мне уже достаточно, главное, чтобы было достаточно тебе. Это ведь не в игрушки поиграть и не временно. Ребёнок это на всю жизнь.

– Я это понимаю и хочу, чтобы всё было правильно. Я её отец.

– Да… я тоже этого хочу… можем заняться этим, когда выйдем отсюда, – я слабо улыбаюсь в надежде, что мы не будем ругаться из-за этого заново. – Сейчас главное, чтобы Алиса поправилась.

– Я позвоню семейному юристу и спрошу про эту процедуру. Когда вы выйдете отсюда, приступим. И я никуда не собираюсь исчезать, Кнопка. Ещё раз напоминаю тебе.

Мне хочется верить ему. Но так сложно продраться через собственные страхи и мысли и довериться кому-то полностью. Я ещё очень хорошо помню, как было больно в прошлый раз.