Ребенок от мажора - Мария Манич

Никита Волков шагает по больничному коридору, смотря точно на меня, сощуренным оценивающим взглядом цепляясь за моё лицо.

Что он тут делает? Как нашёл нас?

Когда Никита приближается, из-за двери, около которой я дежурю, раздается крик, заставляющий мои внутренности свернуться узлом, а кровь в венах застыть. Волков спотыкается на ровном месте и медленно поворачивает голову на звук.

Бледнеет, сжимая губы в тонкую линию, и переводит на меня ошарашенный взгляд, в котором я теперь отчетливо вижу плещущееся волнение.

– Это… наша? – тихо спрашивает он, останавливаясь рядом.

Киваю и чувствую, как моё лицо по-детски кривится.

Никита, вздохнув, смотрит на меня несколько секунд, а затем выбрасывает руку вперед и одним движением притягивает к себе.

Не мешкая ни секунды, обвиваю его руками в ответ, зарывшись мокрым носом в толстовку на его груди.

***

Не знаю, сколько мы так стоим, но это время кажется мне бесконечным. Секунды растягиваются в канаты, а наша дочь надрывается от дикого плача, отделённая от нас стеной.

– Что они там с ней делают? – выдыхает Никита поверх моих волос. – Уколы?

Он очень напряжëн. Я чувствую его твердые, будто каменные мышцы даже через плотную ткань чёрной толстовки. Цепляюсь за его тело руками. Обнимаю со всей силы и жмусь к нему. Льну, чтобы пожалел, защитил, утешил. Я так устала быть одна, а сейчас он рядом…

– Капельницы… – отрицательно качаю головой, – уколы тоже делают, дважды в день.

Благодаря тому, что у Алисы в ручке стоит катетер, после капельниц болезненные уколы переносятся легче. Конечно, она кричит и во время них, но скорее от страха, чем от боли.

Волков целует мои волосы и хаотично проводит руками по спине, вжимая меня в себя. Мы словно дорвались до этих простых объятий и стараемся стать ещё ближе друг к другу. Ни о какой Миле я и не думаю. Если бы она имела значение, он бы меня так не обнимал. Не обнимал бы ведь?

– Звездец, – шепчет Никита и прижимается губами к моему виску.

Они у него горячие и сухие. А мои щёки мокрые и холодные.

Поднимаю голову из своего убежища и, смаргивая слёзы, смотрю на Никиту. На его острые скулы, полные губы и чёрные ресницы, которые обрамляют тёмные глаза. Он, красив своей мужской красотой, и я понимаю даже в этот неподходящий момент, что мы никогда не были ровней. Не знаю, что он во мне нашёл. Почему в школе обратил внимание именно на меня? И сейчас продолжает быть рядом…

Вдруг глаза Никиты оказываются очень близко. Он словно заглядывает мне в душу и спрашивает разрешения. Вместо ответа, который кричит и вопит моё сердце, я просто медленно моргаю, давая ему зелёный свет. В ту же секунду его губы прижимаются к моим.

Это не поцелуй страсти двух любовников, которые встретились спустя годы и стараются выпить друг друга до дна. Это нечто другое. То, что затрагивает самые дальние уголки наших душ. Мы даже не используем наши языки, потому что сейчас это просто неуместно. Прижимаемся друг к другу теснее, отдавая своё тепло и нежность. Свои страхи и переживания за общего ребёнка. Этот поцелуй говорит мне больше, чем любые слова.

Я перестаю плакать, когда Алиса затихает. Происходит это далеко не сразу, но спустя какое-то время из процедурной показывается медсестра и, заметив нас с Волковым у окна, говорит:

– Девочка уснула. Можете подняться в палату. Ещё часов шесть точно будем капать, надеемся, она всё это время и проспит.

– Как она? – спрашивает Никита, обнимая меня одной рукой.

– Всё нормально. Стандартная ситуация, думаем, после этой капельницы уже будет лучше. Ещё взяли кровь на анализ, будет известно через пару часов.

– Зачем кровь?

– Стандартная ситуация…

– Это я понял, – жёстко прерывает Волков.

– Как только будет что-то известно или появятся какие-то изменения, мы вас позовëм, – тушуется медсестра и скрывается за дверью так же быстро, как и появилась.