Ребенок от мажора - Мария Манич

– Сколько воды выпила сегодня, записывали?

Киваю.

– Дайте-ка записи.

Быстро подхожу к нашей тумбочке и извлекаю из верхнего ящика, который сейчас под завязку забит лекарствами и прочими нашими личными вещами, так необходимыми сейчас в больнице, блокнот.

Мой телефон тоже лежит здесь. Мигает несколькими пропущенными вызовами, но у меня нет никаких моральных сил даже просто посмотреть, кто мне звонил.

Хочется залезть в панцирь и обнять свою малышку. Эгоистично? Возможно, но это единственное, чего я сейчас хочу, кроме очевидного: чтобы Алиса была опять весела, бодра и здорова.

Я никчëмная мать. Любая другая поехала бы в больницу сразу же, а не стала ждать до утра. Мне казалось, ситуация под контролем. А теперь – обвожу взглядом обшарпанные стены и четыре кровати вдоль них – мы здесь. В областной инфекционке.

В областной потому, что на скорой нас привезли из области и в городскую переводить отказались. А что я хотела? На глаза опять набегают слёзы. Быстро смаргиваю их. Не особо дружелюбные медсестры меня уже не раз за них отчитали, да и другие мамочки в палате смотрят косо. У них дети постарше и почти все уже пошли на поправку, одна моя лежит маленькой улиткой под одеялом и ни на что не реагирует.

Я думала, если спит после многократной рвоты – это хорошо. Восстанавливает силы во сне. Оказывается, совсем не хорошо. Даже плохо. Ребёнок получил обезвоживание по моей вине или моему незнанию. Я первый раз столкнулась с кишечным вирусом, который по очереди выкосил всю нашу семью. Включая меня, бабушку и дедушку. Но больше всего досталось Алиске. Потому что она самая маленькая.

Доктор цокает языком, привлекая моё внимание.

– Опять на капельницу поедете. За ребёнком придут минут через двадцать, разбудите.

На капельницу матерей не пускают. Одна медсестра сказала мне, что детей возраста Алисы там привязывают, потому что они маленькие и пытаются выдернуть катетер из вены, не понимая.

Прижимаюсь лбом к холодному стеклу в коридоре и стою, слушаю, как кричит моя дочка. Зовет меня сквозь хрипы и плач. Моё сердце горит в агонии материнской боли. Я хочу быть там, рядом с ней. Утешить её и обнять. Шептать ей ласковые слова и теребить её светлые волосики. Целовать её и держать её маленькие пальчики в своих руках.

Телефон в кармане моих джинсов вибрирует настойчивым звонком. Вытерев щеки рукавом домашней кофты, смотрю на абонента “Никита Волков” и отбиваю звонок. Кручу в руках мобильный, обиженно жуя губы.

Во мне борются обиженная и нелюбимая девушка, которая напридумывала себе того, чего нет, и голос разума, который интонациями бабушки говорит мне позвонить ему снова и сказать, что с дочерью.

Сначала откладывала этот момент, потому что мне казалось, будто ничего страшного не происходит, всё быстро пройдёт, и ему нечего знать и волноваться перед игрой. Потом я слегла сама, и мне было не до звонков бывшему. Потом вспомнила, что, перед тем как Алису первый раз вырвало, я отчетливо слышала звук имени его бывшей девушки. Была там с ним, значит. Вместе принимали душ? А я, позвонив Нику, испортила им момент?

Бабушка не одобряет моего молчания. Ей-то я звоню и рассказываю, как мы тут, и моя, всегда уравновешенная, бабуля переживает, как никогда.

Алиску уже не первый раз увозят на капельницы. Первый раз капали шесть часов, но, видимо, не помогло. Сейчас, сказали, будут капать не меньше восьми-десяти часов.

Не знаю, как переживу эти десять часов одна.

Страх одиночества пересиливает мои личные обиды и, шмыгнув носом, я набираю Никиту.

Долго слушаю длинные гудки, постукивая пальцами по облупленному больничному подоконнику. Пока вдруг мой слух не улавливает звуки мелодии…. Стандартного звонка, который стоит на миллионах мобильных по всему миру, но я каким-то шестым чувством догадываюсь, кому принадлежит этот телефон.

Оборачиваюсь, и моя рука повисает вдоль тела.