Сама вперед подаюсь. Или это Никита меня к себе подгребает, теряя крупицы терпения. Не медлит больше ни секунды. Выбивает вздох из моей грудной клетки. Впивается жадным поцелуем в мои искусанные губы. И терзает, терзает, терзает. Лишая кислорода и замещая его чем-то более важным.

Мое едва различимое «давай попробуем» тонет в рваном стоне.

Лебедев распластывает меня по покрывалу. Нависает сверху. Лопатки упираются в жесткую поверхность, но я не могу думать ни о чем, кроме безумия, захлестывающего нас обоих.

Это оно толкает меня на безрассудства, поселяет пожар в теле и руководит моими действиями. Это оно расстегивает пуговицы на Никитиной рубашке. Оно впивается зубами в его шею. И оно касается ремня на его брюках.

– Подожди.

Выпутываюсь из тумана вожделения несмело, когда мы то ли наполовину одеты, то ли наполовину раздеты. Трясу головой из стороны в сторону и крепко зажмуриваю веки, пряча пару слезинок, повисающих на ресницах.

– Мне страшно.

Страшно, что страсть сменится разочарованием. Что розовые очки треснут и поранят меня. Что Даша снова втиснется между нами с очередной беременностью, болезнью или бедой.

Конечно, ни один из своих страхов не озвучиваю, но Никита все понимает. Бережно ведет ладонью по щеке. Перекатывается, ложась рядом. И осторожно тянет к себе.

– Иди сюда.

Выпустив воздух из легких, я утыкаюсь носом ему в бок и молчу. Нас обоих шарахает высоковольтной дрожью, как будто мы подключены к оголенным проводам. Скручивает беспощадными судорогами. Спаивает намертво.

Только я не могу перешагнуть через иррациональную фобию – паника сильнее.

– Я не буду тебя торопить, Кира. Буду ждать, сколько потребуется.

Затаенно шепчет Лебедев, а меня окутывает спасительным облегчением.

Любая другая наверняка вцепилась бы в эту возможность. Нырнула бы в омут без оглядки, лишь бы привязать к себе когда-то потерянного мужчину. С крутой тачкой, огромным пентхаусом, многомиллионным состоянием.

Но я хочу быть на сто процентов уверена, что ценна для Никиты сама по себе. Не как приложение к сыну, которого он всегда хотел иметь. Не как воспоминание о бесшабашном студенчестве и бурном романе, который снес крышу нам обоим.

А как личность. Со своими тараканами, заморочками, трудностями.

– Спасибо.

Перевариваю это внезапно накрывшее меня осознание и рискую открыть глаза и повернуть подбородок к небу. Оно поражает своей чернильной синевой и безмятежностью и красуется редкими звездами. За огнями многоэтажек в городе их обычно не различить.

Мои пальцы лежат на груди у Никиты. Под ними лихорадочно тарабанит его сердце. И эта близость намного дороже, чем секс. Сегодня мы встроили еще пару фрагментов в мост, который ведет нас друг к другу.

– Вернемся в квартиру? Ты замерз.

Фиксирую не унимающийся тремор в Никитиных конечностях и первой поднимаюсь на ноги. Неловко ищу укатившееся куда-то ведерко с мороженым, мало что различаю в темноте и охаю, когда меня перехватывают сильные руки.

– Оставь. Завтра уберем.

Лебедев опаляет мою шею горячим дыханием, и я подчиняюсь. Отстраненно слежу за тем, как он поднимает ложки и складывает пледы. Ступаю за ним неотступно и отчаянно робею, когда мы вываливаемся на лестничную площадку.

Взъерошенные. Со смятой одеждой. С горящими щеками. Мы дико напоминаем подростков, которые целовались за углом дома, а теперь пытаются не спалиться перед родителями.

– Это был чудесный сюрприз.

Роняю, маскируя неловкость, и торможу в коридоре. Никита тоже замирает около двери. Пронизывает меня нечитаемым взглядом и делает несколько глубоких вдохов прежде, чем спросить.

– Позволишь остаться?

Столько надежды вкладывает, что меня расщепляет на гребанные молекулы. Вихри-спирали снова закручиваются внизу живота, а желание двигаться размеренно в наших отношениях слабеет.

Боже, какая же я слабая. Зато счастливая. Здесь и сейчас.

– Да.