Подари мне семью - Алекса Гранд

– Вашей жене?

– Всем Вершининым. Отцу ее, брату тоже.

Уточняю холодно и ловлю отголоски тщательно маскируемого осуждения. Отец шестилетнего пацана и примерный семьянин, Ефремов пребывает в шоке и явно не одобряет мое распоряжение. Но спорить не решается. Отводит глаза в сторону и молча допивает американо, пока я совершаю звонок и отрешенно верчу карандаш в пальцах.

– Пришли мне через пол часика кого-нибудь из парней. Машину Ильиной нужно отвезти в малярку. Отмыть граффити. Не получится отмыть – значит, перекрасить. И отполировать.

Заканчиваю перечислять и напарываюсь на оглушающую тишину. Считываю непрозвучавший вопрос и выразительно выгибаю бровь.

– Что?

– Никит, а правду говорят, что Ильина – твоя любовница?

– Кира – моя будущая жена. Мы с Дарьей разводимся.

Отрезаю со сталью в голосе и небрежно веду плечами. Если им всем так нравится обсуждать нашу личную жизнь, пускай привыкают к новому Кириному статусу.

– Все. Свободен.

Окидываю взглядом пустую чашку Виктора и сам тоже поднимаюсь, планируя в очередной раз спалить контору. Путь до кабинета Ильиной могу проделать даже с завязанными глазами. Знаю, сколько шагов до ее двери, сколько ударов сердца и сколько выдохов.

А еще знаю, что Кира обязательно улыбнется, стоит мне пройтись костяшками по косяку и протиснуться внутрь.

– Медвежонка в школу доставил. Все в порядке.

Выжидаю несколько секунд, чтобы Ефремов исчез из поля зрения, и материализуюсь в обители нашего штатного юриста.

Что-то в груди екает, пока отчитываюсь уже по привычке. Жаркие всполохи мажут по ребрам. Гнев испаряется, уступая место щемящей нежности. Ее столько, что хватит поделиться с парой десятков семей.

Долго копил. Не растратил.

– Молодец. Спасибо, Никита.

Оторвавшись от бумаг, благодарит меня Кира и с тихим свистом выпускает воздух из легких. Разминает затекшую от неподвижного сидения шею. Притягивает, словно мощнейший магнит.

И я подчиняюсь. Уничтожаю разделяющие нас метры. Приклеиваюсь к ней подобно безвольной железяке.

Становлюсь у нее за спиной. Прохожусь пальцами по закаменевшим мышцам. Провоцирую тихий-тихий полустон-полухрип.

– Возьму ключи от твоей Хонды, ладно?

– Зачем?

– У тебя там на бампере большая царапина и на левом крыле. Отвезут твою ласточку в малярку. Отполируют или перекрасят. Считай, что я так за тобой ухаживаю.

Не хочу вмешивать ее в скандал. И ментами пугать не хочу.

Поэтому, минуя острые углы, вываливаю сразу все имеющиеся у меня аргументы и с удовлетворением отмечаю наметившийся прогресс. Ильина не пытается строить из себя сильную и независимую женщину. Не открещивается от помощи, не отказывается от подарков и больше не предлагает разделить счет на продукты поровну.

Мурлычет едва различимо разомлевшей от ласки кошкой. Стаскивает со ступней изящные туфли на острой шпильке. И прикрывает веки, растворяясь в моменте.

А у меня башню сносит от ее податливости. Хочется вечно касаться хрупких ключиц, наслаждаться шелком платиновых волос и не контактировать с внешним миром.

Мир, правда, против. Суровый, он в два счета ломает зыбкую гармонию и оглушает заливистой трелью.

– Никита.

– Ау.

– Возьми трубку. У тебя телефон звонит.

Вытянувшись в струну, констатирует очевидное Кира и пытается вернуться к заброшенным бумажкам, пока я выуживаю мобильник из кармана пиджака и враждебно сканирую светящийся экран.

Даша.

Выдох, другой, третий. Прикидываю, что могло понадобиться этой пиранье, и пропускаю момент, когда Кира резко оборачивается, жмет на клавишу принятия вызова и одними губами произносит: «Ответь. Жена ждет».

– Алло.

Недовольно. Сухо. Зло.

– Здравствуй, Никита.

Мягко. Мило. Заискивающе.

– Что хотела?

– Ты не пришел сегодня на заседание.

– Естественно. Для этого у меня есть адвокат. Что-то еще?