Закон Моисея - Эми Хармон

— Поэтому я сделала именно это: получила степень по психологии. А затем и степень магистра, — я небрежно пожала плечами. — Может, однажды, ты будешь звать меня доктор Джорджия. Но, по правде говоря, я не заинтересована выписывать рецепты. Лучше я буду тренировать лошадей и помогать людям. Не представляю, как бы я выжила последние два года без своей работы.

С минуту он хранил молчание, и я не осмеливалась поднять на него глаза.

— Лошади действительно настолько разумные? — спросил он, и я охотно позволила ему сменить тему. Я не особо хотела говорить о себе.

— Я думаю, разумные это не совсем подходящее слово, хотя они умные. Они невероятно чуткие. Они подражают, реагируют. И нам просто нужно наблюдать за ними, чтобы найти ключ к самим себе. И по этой причине лошади могут стать мощным инструментом. Из слепого страха лошадь ускачет на полмили прочь. Ничего больше. Они ни о чем не думают, пока бегут. Они просто реагируют. Собаки, кошки, люди — мы все хищники. Но лошади являются жертвами, не хищниками. И по той причине, что они жертвы, они руководствуются инстинктами, эмоциями, чувством страха. Они тонко настроены на обостренные чувства и эмоции, откуда бы они ни исходили. И лошади реагируют соответствующим образом.

Моисей кивнул, словно соглашаясь с тем, что я сказала. Он пошел в мою сторону, и лошади совершенно никак на него не отреагировали. Он был спокоен. Они были спокойны.

— Иди сюда, — настояла я, попросив его подойти ближе. Внезапно, мне захотелось, чтобы Моисей сам все увидел.

— Джорджия, ты же помнишь, что случилось в прошлый раз, — запротестовал Моисей, но его голос по-прежнему оставался мягким.

— Держи меня за руку.

Он протянул руку и переплел свои пальцы с моими, прижимая свою ладонь к моей ладони, и я шагнула в сторону лошадей.

— Ты боишься, Моисей?

Я впервые задумалась об этом, когда подтрунивала над ним, чтобы он погладил Сакетта. Но теперь я не дразнилась. Нисколько. Я хотела узнать, как он себя чувствует.

— Нет. Но я не хочу напугать их, — он посмотрел на меня. — Я не хочу напугать тебя.

— Я не боюсь, — тут же ответила я.

Я услышала, как позади меня тихо заржал Лаки, а Сакетт фыркнул, словно выражая сомнение в правдивости моего заявления.

— Нет, ты боишься, — произнес Моисей.

— Да, — со вздохом призналась я. — Для меня это важно. Поэтому я нервничаю.

Как только я в этом призналась, страх покинул меня. Я потянулась к другой руке Моисея, и мы встали лицом друг к другу, взявшись за руки.

— Мы просто постоим вот здесь, и ты будешь держать меня за руки, — сказала я.

Моисей опустил голову, прижавшись подбородком к груди, и сделал глубокий вдох.

— Что? — тихо спросила я.

— Я чувствую себя ребенком. Я не хочу чувствовать себя ребенком, находясь рядом с тобой.

— Я таким тебя не считаю.

И это чистая правда.

Его руки крепко сжали мои, и этот контакт был настолько опьяняющим, что я захотела закрыть глаза, чтобы окружающее пространство перестало вращаться.

— Хорошо. Тогда я не хочу, чтобы ты рассматривала меня, как человека, которого нужно исправить.

Я кивнула головой, но почувствовала, как от огорчения сдавило грудь и зажгло глаза, и была благодарна за то, что арена, посередине который мы стояли, была затененной. Солнце почти село. Лишь изредка пробивались золотистые лучи заката, отбрасывая по периметру солнечные зайчики. Но в центре, где мы стояли, было темно, и я могла ощутить, как позади меня ждали лошади. Упорно ждали. Они всегда ждали. Их тихое фырканье было для меня утешением.

— Я никогда не хотела исправить тебя. Ни за что. Не в том смысле, который ты имеешь в виду.

— Тогда что?

— В те времена я всего лишь хотела, чтобы ты смог полюбить меня в ответ.

— Чокнутый и все остальное?

— Не говори так, — запротестовала я, испытывая ту же боль, что и всегда, когда думала о том, как началась его жизнь.