Закон Моисея - Эми Хармон

Ее карие глаза казались почти черными в приглушенном свете, такого же цвета, как и вода, в которую мы были погружены, и я машинально вытянул руку, чтобы хоть за что-то держаться, что-то, что не даст мне утонуть в них. Правая ладонь Джорджии по-прежнему была прижата к стене рядом с моей рукой, и я поймал себя на том, что очерчивал контур ее пальцев, как ребенок, обводящий их цветным мелком, вверх-вниз и обратно, пока не остановился у основания ее большого пальца. А затем я продолжил, позволяя своим пальцам кружиться вверх по ее руке легкими, как перышко, движениями, пока не достиг ее плеча. Я очертил тонкие кости ее ключицы, мои пальцы скользнули на противоположную сторону и вернулись вниз по другой руке. Когда я достиг ее ладони, то проскользнул своими пальцами между ее пальцев, крепко сцепляя их. Я ждал, что она наклонится, прижмется своими губами к моим, будет вести, как она склонна это делать. Но она оставалась неподвижной, держа меня за руку под водной гладью и наблюдая за мной. И я сдался. В нетерпении.

Ее губы были влажные и прохладные, и я догадывался, что мои ощущаются также. Но жар внутри ее рта приветствовал меня, как теплые объятия, и я погрузился в мягкость со вздохом, который смутил бы меня, если бы затем не последовал ее собственный вздох.

Джорджия

Мы с Моисеем наблюдали, как мои родители проводят терапевтическую сессию с небольшой группой наркоманов из реабилитационного центра Ричфильда, находившегося примерно в часе езды южнее Левана. Каждые две недели подъезжал фургон, и молодые люди толпой выходили из него — дети, начиная с моего возраста и до двадцати с небольшим. И в течение двух часов мои родители выводили их в круглый загон и давали им взаимодействовать с лошадьми в ряде мероприятий, разработанных, чтобы помочь детям восстановить связь с их собственными жизнями.

Я помогала в сеансах с детьми, страдающими аутизмом, и детьми, которые ездили на лошадях в качестве физической реабилитации, но если клиенты были моего возраста или старше, то моим родителям не нравилось вовлекать меня в консультации, даже если это была просто работа с лошадьми. Поэтому я побрела к Кейтлин, предполагая, что Моисей, должно быть, закончил с работой, и уговорила его пойти на задний двор с парой банок «Колы» и двумя кусками лимонной меренги4, с которой Кейтлин была счастлива расстаться. Я нравилась ей, и я это знала. И она была невероятно полезна в маневрировании Моисеем, когда он притворялся, что не хочет моей компании или лимонной меренги, хотя мы оба хорошо знали, что он хочет и то, и другое.

Мы с Моисеем не слышали разговоры с того места, где расположились, вытянувшись на задней лужайке Кейтлин. Зато у нас был неплохой обзор, и я знала, что мы не находились достаточно близко, чтобы привлекать внимание моих родителей, хотя и могли наблюдать за проведением занятий. Проявляя свое любопытство, я пыталась разглядеть, кто из детей по-прежнему болтался без дела, а кто закончил девяностодневную программу или уже был освобожден. Я вела мысленный список тех, кто выглядел скверно, а кто делал успехи.

— Как ты называешь их? Разные окрасы? Существуют ли различные названия? — неожиданно спросил Моисей, следя глазами за лошадьми, бродившими вдоль ограды.

В руках он держал кисть для рисования, будто схватил ее по привычке. Он вертел ею между пальцев, как барабанщик из рок-группы крутит своими барабанными палочками.

— Существует множество мастей и их оттенков. Я имею в виду, все они лошади, разумеется, но каждая цветовая комбинация имеет свое название. — Я указала на рыжеватую лошадь в углу. — Вот тот рыжий — Мерэл. Он светло-гнедой (прим. пер. — тёмно-рыжая с черным хвостом и черной гривой), Сакетт — соловый (прим. пер — паламино — желтовато-золотистая с белыми гривой и хвостом). Долли — темно-гнедая, и Лаки — вороной.

— Вороной?

— Да. Он черный с синеватым отливом, — с готовностью ответила я.