Испанец - Константин Фрес (2020)

От этого понимания в ее груди поднялось жжение, Веронике стало трудно дышать, и она едва сдержалась от того, чтоб не выплюнуть желчи прямо под ноги допрашивающему ее полицейскому. Да нате, подавитесь вы этими сведениями. Да, да, да! Эта Полозкова – она не охотница за мужчинами, в отличие от самой Вероники! Это правда! Она действительно такая – простая и честная… Неужто это нужно было де Авалосу? Неужто так надо было действовать изначально?.. Вспомнив Иоланту и ее совершенно счастливую улыбку, такую несвойственную ее вечно строгому, напряженному лицу, Вероника с отчаянием поняла, что и с этим важным пониманием она опоздала, бесповоротно опоздала. От обиды слезы навернулись на глаза, она едва сдержала себя чтоб не расплакаться.

- Но вы произнесли слово «месть», - не отставал нудный блюститель порядка, с таким же скучающим видом рассматривая стену. – Por qué?

- Почему? – переспросила Вероника, ошарашенная, сбитая с толку. – Но я не знаю… я правда не знаю, зачем нужно было нападать на сеньориту Марину.

На этом расспросы закончились, и никто больше Веронику не тревожил.

И все бы ничего, если б не это странное оживление. Чем дольше оно продолжалось, тем сильнее атмосфера праздника наполняла дом, и однажды поутру, только что позавтракав, поднимаясь на второй этаж, Вероника увидела то, что все объяснило.

Белое-белое-платье.

Эду провожал какую-то говорливую женщину. Слова, казалось, горохом сыпались из ее рта, она тараторила и тараторила, разводя руками, что-то показывая, взбивая пену воображаемых кружев и приглаживая ленты, а в руке у нее был зажат какой-то яркий глянцевый журнал, на котором помертвевшая Вероника рассмотрела невесту. И сразу все встало на свои места, вся эта суета и праздничное оживление, волнение, от которого Эду становился рассеянным и немного взволнованным. И сразу вспомнилась Иоланта, перебирающая какие-то образцы тканей – Вероника еще с удивлением подумала, зачем ей эти шелка, слишком уж светлые и нежные, чтобы перетягивать мебель, например, - и де Авалосы, горячо спорящие о какой-то церкви…

Свадьба.

Полозкова, эта курица с овечьими невинными глазами, вытянула самый счастливый билет. То ли плакалась Авалосу-младшему, сетуя на свою судьбу, жалуясь на побои, на камень, рассекший ей висок, наматывала сопли на кулак до тех пор, пока он не смягчился, пожалел ее и позвал замуж? Нет, не может быть он таким дураком! Не может он так дешево купиться на слезы смазливой девчонки! Не стоит она ни цветов, которыми собирались украшать дом, ни украшений, которые Авалос-старший торжественно передал Эду, как семейную реликвию, которую достают только в самых торжественных случаях, ничего этого она не стоит!

Но Марина, видимо, для Эду стоила и большего, коль скоро однажды, спустившись к завтраку, Вероника с изумлением увидела за столом Аньку. Девица выглядела бледной – это и понятно, после московской зимы, - уставшей после перелета, но не менее жизнерадостной, чем обычно. На ней было надето что-то яркое, кричащее, и Вероника даже поморщилась – так нелепо Анька выглядела здесь, так она не вписывалась в окружающую действительность. Она Аньку не любила, и это было взаимно. Вероника считала ее слишком дерзкой, беспардонной девицей, вечно лезущей не в свое дело, и Анька это знала. Анькиным отцом был финдиректор и совладельцем фирмы Вероники, и девица эта была вхожа всюду. Вероника с трудом терпела ее, когда та едва не пинком раскрывала двери в кабинет своего папаши, а уж тут… тут переносить ее вульгарное присутствие было выше всяких сил.

- Вероника Андреевна, - прощебетала девица, совершенно не смущаясь и даже не отвлекаясь от своих поисков в телефоне каких-то фото. – Доброе утро! Прекрасно выглядите!

- Ты здесь что делаешь? – игнорируя приветствие Аньки, почти рявкнула Вероника, усаживаясь за стол.