Надоевшая - Сашетта Котляр

Только после этого, с рюкзаком на спине, я направилась к искомому кабинету. Дверь туда была приоткрыта, и я отчетливо видела Спайка, лениво облокотившегося на одну из уцелевших парт. Его друг стоял напротив, и они негромко о чем-то разговаривали. Мне показалось, что я услышала свое имя, и потому, повинуясь какому-то весьма странному инстинкту, я очень тихо подкралась к двери, вместо того, чтобы спокойно войти и сказать, что мне нужно. Зря я это сделала.

— Она мне уже надоела, Стас. До чертиков прям. Я знаю, мы хотели подождать до конца года, и потом уже донести до Каштанки светлую мысль, что я трахнул ее на спор, а в ее услугах мы больше не нуждаемся, но… Она меня бесит. Ходит, смотрит влюбленными глазами, того и гляди — в обморок от счастья рухнет.

Я замерла, не веря своим ушам. Это он… обо мне!? К горлу подкатил комок, на глаза навернулись слезы, но сдвинуться с места и заявить о себе у меня упорно не получалось. Я словно разрывалась напополам: часть меня хотела кричать от боли и ощущения предательства, ножа в спину, а другая — словно говорила: «Подождем. Послушаем, что еще скажет эта парочка подонков». И я ждала. Стояла, смотрела в приоткрытую дверь и слушала их разговор так, словно он относится не ко мне. Так, словно это кто-то другой надоел ему «до чертиков» просто тем, что имел глупость довериться, полюбить, быть рядом. Ублюдок!

— Я тебе говорил, не надо играть в такие игры и помогать нашей нищенке. Что делать-то теперь будешь? И, кстати, Макс, доказательства-то где? Я к тебе Маринку работать не отправлю, пока не докажешь что на самом деле ухитрился пересилить себя.

В ответ на это парень лишь лениво закатил глаза, уже совершенно не скрывая того раздражения что копилось в нем, должно быть, с самого начала празднования Дня Рождения. Я ведь видела это. Видела, что бешу его, и, тем не менее, предпочла поверить его словам, а не собственным глазам и здравому смыслу. Наивная дура! Так, спокойно. Вдох-выдох. Я должна сначала дослушать их разговор, а потом уже влетать в кабинет с обвинениями, а никак не наоборот.

— Стас, ты же знаешь, что я слов на ветер не бросаю. Доказательств у меня аж две разновидности.

— Это как? — Мезенцев удивленно уставился на него, вызывая во мне иррациональное, глупое желание выгородить Сп… Максима, обвинив во всем его. Да, определенно, никаких больше «Спайков». Этот человек мне теперь никто, в лучшем случае. А значит и «дружеских прозвищ» у него быть не может.

— Да легко. У нашей маленькой ботанички в моем обществе внимание рассеивается только так. Так что, во-первых, лови, — в сторону Мезенцева полетело мое «потерянное» белье, порванное тем, кто еще вчера рассказывал мне какая я замечательная, красивая и так далее…

По щекам непроизвольно потекли слезы, но к счастью, больше я себя ничем не выдавала. Даже дыхание было ровным, хоть и казалось, что я должна разучиться дышать с этого момента. Почему, когда тебя предают — это так больно? Все внутри как будто немеет… Н-да. Я превратилась в ванильную наивную дуру, которой очень и очень хуево. Прекрасно, просто прекрасно. Я в который раз напомнила себе, что должна дослушать, что он обо мне думает. Тем более что все тело будто онемело от боли, и я попросту не могла двинуться с места. До тех пор, пока своими ушами не услышу все, до последнего слова из того, что он почему-то не высказал мне в лицо.

— А во-вторых? — ни Мезенцев, ни Белоусов, не замечали ни меня, ни той бури, что бушевала у меня внутри. Впрочем, чему я удивляюсь?

На вопрос Стаса, Максим холодно усмехнулся, заставив меня еле слышно вздрогнуть от тихого ужаса.

— А во-вторых, смотри, мой дорогой друг.