Надоевшая - Сашетта Котляр

Забавно, но дождь закончился довольно быстро, и толком промокнуть я не успела. Почему-то, стало жаль, что это так. Наверняка вид промокшей до нитки меня вызвал бы хоть какую-то реакцию у моего замечательного окружения. А так, всего-то слегка влажные волосы и почти незаметные пятна на одежде говорили о том, что зонта со мной не было, а на это никто даже не обратил внимания. Зато вся атмосфера школы давила на мозги так, словно она находилась на другой планете, с атмосферным давлением, в пару-тройку раз превышающим земное.

Этого тоже никто особо не замечал. Ну, Каштанка. Ну, мрачная. Ну и что, собственно? Только любительницы посплетничать периодически пытались вытянуть у меня, что случилось, и почему мы со Спайком больше не общаемся. Особенно старалась Олеся Миронова, но с ней все было понятно: Спайк ей нравился, и ее интересовало абсолютно все, что с ним и его окружением происходило. Прям как меня еще несколько дней назад. Да и сейчас, если быть честной. А вот интерес остальных мне понятен не был. В чем смысл обсуждать чужую жизнь? Своей нет, что ли. Мы же чужие люди по сути. Да, учимся вместе. Ну и что это дает? Странные, странные люди, от которых приходилось вяло отмахиваться. Делать мне больше нечего, душу посторонним изливать. Чтоб эти самые посторонние потом еще и глумились надо мной за моей же спиной. Если даже Спайк…

Блядь. Нельзя об этом думать. Его как раз не видно, а я сама себе соль на раны сыплю, на автомате передвигаясь в сторону кабинета русского языка и литературы. Литература — это замечательно, кстати. Может, разбирая проблемы очередного Обломова я на время забуду про свои? Или хотя бы поспорю немного с русичкой. Она умная эрудированная дама, Мария Вениаминовна, с ней интересно говорить про литературу. Да и просто говорить. И голос у нее приятный, глубокий такой, успокаивающий. На пятничном уроке ее, кажется, кто-то заменял, но я даже не запомнила, мужчина это был или женщина. Только то, что урок вела не она.

Вот так, на автопилоте, намеренно переключив мысли со Спайка на учительницу, я и добралась до ее кабинета и села на Камчатку. Меня там не видно, да и мне видно далеко не всех, а Мезенцев, если он все-таки явится на первый урок, не сможет меня задеть рукой, как обычно. «Случайно», вроде как. Какой-никакой, а плюс.

Пока я деловито рылась в потрепанном портфеле, в класс как раз успела прийти сама Мария Вениаминовна. Низенькая сухопарая женщина с отдающими фиолетовым седыми волосами. Лицо ее имело строгое, но ехидное выражение, а сама она как всегда вежливо поприветствовала класс:

— Доброе утро, дамы и господа. Я могу надеяться, что опоздавших и прогулявших сегодня нет?

Народ загалдел, Клименко из середины крикнул, что не может. Мария Вениаминовна сделала вид, что не поняла, кто это был, и устроила перекличку. Не было Мезенцева, Белоусова, заболевшего еще вчера Никитина и еще пары человек. Учительница выразила недовольство этим фактом, но начала урок.

Я же — радовалась неимоверно. С глаз долой — из сердца вон и все такое. Проходили мы пьесу Островского «Гроза», прочитанную мною еще в прошлом году, так что урок прошел в увлеченном доказывании того, что Катерина — дура. Мария Вениаминовна, казалось, спорила со мной просто ради того, чтобы услышать ответные аргументы, и я так увлеклась, что даже не заметила, как пролетело время. Наверное, эти сорок пять минут я была почти нормальная. Не просто так я обожаю эту женщину. Впрочем, не все коту масленица. Стоило прозвенеть звонку, большая часть класса была ею отпущена, а вот я услышала:

— Влада, останьтесь на пару минут, будьте добры, — ее тон не предполагал отказа.