Надоевшая - Сашетта Котляр

Некромантов не существует, медицина не всесильна, а смерть — штука окончательная. Это осознание ударило по мне ознобом, и я закуталась помимо полотенца, в которое меня деловито завернул Спайк, еще и в одеяло, от которого и правда омерзительно воняло прокисшим потом. И как только человек, выросший с золотой ложкой во рту, вообще не побрезговал сюда зайти? Меня затрясло еще сильнее, и я на негнущихся ногах поднялась с постели. Затем достала из шкафа теплую серую зимнюю пижаму, подаренную мне когда-то все тем же Белоусовым, достала оттуда же простые белые хлопковые трусики и начала медленно все это на себя надевать. Получалось отвратительно, поскольку руки дрожали, а меня пошатывало от слабости, вызванной и недостатком кислорода, и голодом, и тем, что в ванной было нестерпимо душно. Сейчас я все это замечала и понимала отвращение Максима. Надо же было так опуститься! Можно подумать, моя смерть вернула бы мне крысу. Тем более такая мерзкая, в грязи и нищете.

Когда я наконец справилась с одеждой, волосы пришлось завернуть в то полотенце, в которое ранее была завернута я сама, так как холодная вода с них закапала все, что могла, а холод совсем не прибавлял мне здоровья. Затем я нашла тапочки, которые оказались под кроватью, и надела их. (Видимо, я решила, что умирать можно и дойдя до ванны босиком). А потом поняла, что самым разумным с моей стороны поступком будет снова последовать совету Спайка. И медленно, «по стеночке» побрела на кухню, «заглянуть в холодильник» и хоть как-то восполнить свое истощение, потому что в таком состоянии я ни на что не годилась. Ни на поступление, о котором мечтала, ни даже на то, чтобы прийти завтра в школу. А я была уверена, что прийти я туда обязана. Хотя бы ради того, чтобы никто не понял, какую непоправимую глупость я чуть было не совершила. Чудовищно эгоистичную, безумную, непоправимую глупость!

Шла до кухни я, наверное, минут пятнадцать, хотя квартира у нас была совсем небольшая. Каждые несколько шагов у меня начинала кружиться голова от слабости и голода, я замирала на минуту-другую, а затем снова шла. Конечно, Спайк мог бы хотя бы чаю мне сделать, не вынуждая идти на такие подвиги во имя банального насыщения, но… С чего бы он должен был? Я ведь сама выбрала смерть. И теперь также сама должна была выбрать жизнь. Именно этим я и занималась, едва ли не ползя в сторону кухни.

И я это сделала. С удивлением обнаружив, что в ней было абсолютно чисто, хотя тогда, когда я последний раз захотела в небольшую, всего-навсего пятиметровую, кухоньку, здесь была невыносимая грязища. Выходит, Спайк сначала меня вытащил, а потом ждал, не очнусь ли я сама, лежа на ковре?! А когда понял, что не очнусь, принялся бить по морде? Так, что ли? Интересный способ приводить людей в сознание. Впрочем, одно было очевидно: он меня там оставил только тогда, когда я задышала. Иначе я была бы мертва.

На столе в центре кухни я обнаружила свой походный термос с горячим сладким чаем и записку: Ну, раз до кухни сама доползла, значит, не совсем безнадежна. В отличие от поддельной, эта была не клочком клетчатой тетради, а плотным листом качественной бумаги, вырванным из личного блокнота, который Спайк периодически таскал с собой в кармане брюк. Ну да. Богатенькие мальчики из тетрадей листков не рвут. От записки повеяло злой иронией, так свойственной Белоусову, но я не стала об этом думать. Я просто налила чай из термоса в чашку, стоявшую рядом и тоже тщательно вымытую. (Неужели сам?!) Естественно, пролив часть на скатерть. Затем выпила его, и стало чуть лучше. Стоять я теперь могла более тридцати секунд подряд, и руки стали трястись меньше, чем раньше.