Вторая смена - Лариса Романовская (2014)

«Суслик»! Что ж она делает-то, зараза мелкая! Наслала на мужика самый настоящий ступор, он сейчас застыл – как суслик в степи. Это как она так ухитрилась? Хорошо, что шофер еще с места не тронулся, а то было бы сейчас ДТП по полной программе. Может, даже с летальным исходом! Вот балда!

Чем дальше расстояние от объекта – тем сложнее наводить и снимать «суслика». Зеленый загорается почти сразу: я бегу, бормоча заклятие ядовитым шепотом. Анька балансирует на бровке тротуара, вытягивает ладонь. Опять ведьмачит? Нет, требует, чтобы я схватила ее за руку и помчалась к «газельке». В салоне уже галдят удивленные пассажиры:

– Сердце прихватило?

– Эпилепсия!

– Верните деньги, я выхожу!

– Да какая эпилепсия, обдолбался, наверное! Они там все травку свою курят, эти черные!

– Два со ста передайте, пожалуйста.

– Командир, трогай уже, а?

Анька ставит ножку в лакированном башмачке на погнутую ступеньку. Я затаптываю недокуренную сигарету.

– Поехали! Трогай! – это можно и вслух, вполне себе подходящие по ситуации слова.

Водитель трясет затекшей рукой, что-то удивленно говорит на родном наречии, принимает купюры и отсчитывает сдачу. Он даже не испугался толком, списал все на недосып. Уже хорошо! «Суслика» ставить легко, а вот снимать сложнее. Сама бы Анька не справилась.

– Не делай так больше, хорошо? – тихо прошу я, запихивая сдачу в карман.

Анюта выудила из рюкзачка игровую приставку (розовую! опять!!!) и теперь углубляется в дебри электронного лабиринта.

– Анечка, ты меня слышишь? Не надо так больше делать. Это очень опасно, – и я меняю мармеладный тон на свой обычный разъяренный: – Долбануться же могли! С концами!

– Хорошо, Женя, – смиренно отвечает мне идеальный ребенок. – Прости, пожалуйста! Я больше никогда не буду убегать от тебя на светофоре.

– Добрый день! – Возле Марфиного подъезда меня окликает ближайшая молодая мама. Из пришвартованной к ней коляски доносится тихое нежное мяуканье.

– Добрый-добрый! Как у Севочки дела? – Я убираю в карман сигареты.

– Спасибо, хорошо! Вчера зуб вылез, больше не капризит! – гордо докладывают мне.

– Женька! – громко шепчут мне в локоть. – А откуда ты эту тетеньку знаешь?

Севочкина маман к тому моменту снова колесит по дорожке. Можно не врать:

– Я ее в упор не знаю, Анют.

– А почему тогда? Ты же запрещаешь с незнакомыми говорить, а сама?

– Потому что у меня работа такая. Когда мирским добро дистанционно делаешь, они тебя запоминают слегка. Если видят потом, то думают, что вы уже где-то встречались, только непонятно, где именно. Ну и здороваются на всякий случай.

– Ясно… – задумывается Анька. – А то, как ее малыша зовут, это ты мысли прочитала?

– Ты чего? Она же с ним разговаривает все время, то молча, то вслух. Сама посмотри.

– Надо говорить не «посмотри», а «послушай». – В Анютке проклюнулся педант-зануда.

Темчик тоже так иногда прискребается из-за словесной ерунды. Хотя он ни разу не училка и не филолог, а выпускник ПТУ по специальности «повар-кондитер».

– Сперва посмотри на нее, а потом вслушайся, – не уступаю я. – Вот как раз сейчас удобно, она спиной стоит, поза расслабленная, все мысли открытые. Попробуешь?

– Не хочу! Женька, пошли домой! – Я не сразу понимаю, что «домой» – это в квартиру Марфы. – У меня ключи есть! Давай не будем в домофон звонить, так войдем? Вот мама обрадуется!

Лестничная площадка Марфиного этажа похожа на кладбищенский участок. Это из-за искусственных цветов: здесь понатыкано свинячье количество бодрых пластиковых ромашек, жизнестойких тряпичных розочек с неживой росой силикатного клея, каких-то совсем невообразимых орхидей попугайской расцветки. Все это заботливо прикручено к лестничным перилам, примотано скотчем к длинному карнизу люминесцентной лампы, приклеено к дверцам шкафчика, где жужжат счетчики. Мертвое место. Страшное.