Она неуклюже дергается, забираясь на скамейку с ногами. Я оглядываюсь по сторонам: не начнет ли к нам снова кто-нибудь приставать? Из местных мирских, помнящих меня по случайно сделанному добру.

Несмотря на теплынь апрельского вечера, парковая аллейка, на которой мы сейчас сидим, практически пуста. Я же Аньку сразу постаралась утащить подальше от домов. Инстинкт сработал: когда ведьме плохо, она старается уйти, чтобы глупостей случайно не натворить. Вот мы среди чахлых березок и отсиживаемся. В молчании и тишине – от нас тоской сильно пахнет, мирские такое понимают, стараются лишний раз не соваться.

«Темчик нам надо срчно домой, Анька заблевает. Можешь прямо сейчас подъехать на мой второй участок», – я отбиваю просьбу-приказ левой рукой, с опечатками и пропущенными запятыми. На вопросительный знак у меня вообще сил не хватило. На то, чтобы отправить эту депешу, – тем более: телефон трясется от встречного сообщения. «Женя, у вас все в порядке? Чем помочь?» Я мотаю головой и на всякий случай проверяю имя отправителя. Это странно: я тысячи раз делала мелкие чудеса знакомым и незнакомым мирским, но до сих пор не могу поверить, что кому-то придет в голову обо мне позаботиться.

«Буду через сорок минут».

«Я тебе дороги расчищу». Вообще-то нам такое по должности не положено, но у меня ребенку плохо!

– Мне пуговица врезалась, больно… – откликается Анька. Она садится, хлопая при этом глазами – будто и вправду спала, а ее сейчас разбудили. Бедный маленький зверь. Верхняя пуговица школьной блузки застегнута намертво, воротник плотно вцепился в шею. Я перебираю пальцами, пробую выпихнуть пуговку из петли.

– Крепко как сидит. Я ее сейчас оторву на фиг…

– Не оторвешь, – возражает мне Аня. – Она же приколдованная, не отрывается.

– Правильно говорить – «привороженная», – на автопилоте поправляю я. А потом присвистываю: у Аньки все пуговицы заговоренные – не оторвутся, не разболтаются. Хоть автогеном их отрезай. Я Анюту такому вообще не учила, это она сама, что ли, намастачилась? Откуда? Не зря я по всему дому свои шварцевские учебники разбросала, оказывается, в них не только Темчик заглядывает.

– Молоток, Анют, хорошо ты их приворожила… – Я взаправду улыбаюсь.

– А это не я, – она пожимает плечами.

– А кто, папа? – Темчик то посуду в мойку складывает, то белье развешивает, а теперь еще и штопкой занимается. Как новобранец в армии, честное слово!

– Я думала, что мама… – И Анька влажно вздыхает. – Это когда ты дома не ночевала, помнишь? Мне тогда спать не очень хотелось, я за компьютером… – Она смущается, пробует скрыть от меня на редкость ценные сведения о просмотре запретной глупости. – …А потом я уснула. И мне снилось, что по квартире кто-то ходит, добрый.

Я вспоминаю настороженное лицо Темчика, ждавшего меня в коридоре после ночного загула. То, как он интересовался, не рылась ли я в его барахле. Мысли о том, что это Анька тырит у меня всякую мелочовку из карманов и ящиков.

– А потом я проснулась, а никого не было. А я решила, что это мама приходила, посмотреть, как я теперь живу. Или мама Ира… А пуговицы до этого оторванные были, я тебе говорила, а ты говорила, что попозже пришьешь. А потом стали вот такие. И я подумала, что это она… что это такая тайна… Она же мне обещала!

7 апреля 2009 года, вторник