Стеклянный цветок (Сборник) - Джордж Мартин

К тому моменту, когда Бенгт Антонен вернулся в свою комнату, настроение у него стало совсем мрачным. Он знал, что тучи сгущаются. Над замерзшим морем и Свеаборгом, над Швецией и Финляндией. И над Америкой, подумал он. И эта мысль, пришедшая к нему в голову напоследок, вызвала спазм в горле. Он тяжело опустился на койку и закрыл лицо руками. Америка, Америка, что за безумие, какое отношение имеет война между Швецией и Россией к далекой юной нации?

Он встал, зажег лампу, словно свет мог отогнать тревожные мысли, и плеснул себе в лицо немного затхлой воды из умывальника, стоявшего на скромном туалетном столике. За умывальником висело зеркало, которым он пользовался при бритье, слегка искривленное и потускневшее. Вытирая большие худые руки, он обнаружил, что внимательно изучает свое лицо, с такими знакомыми и странными чертами, которые вдруг вызвали в нем страх. Непослушные седеющие волосы, темно-серые глаза, узкий прямой нос, слегка впалые щеки, квадратный подбородок. Слишком худощавый, почти изможденный. На него смотрело упрямое простое лицо. Бенгг Антонен уже давно примирился с собственной внешностью, до недавнего времени и вовсе не обращал внимания на то, как выглядит. Однако сейчас он смотрел на себя, не мигая, и ощущал, как в нем растет тревожное удовлетворение и даже удовольствие от того, что его облик стал таким чуждым и отталкивающим.

Подобное тщеславие недостойно мужчины — еще один признак надвигающегося безумия. Антонен с трудом оторвал взгляд от зеркала и заставил себя лечь.

Но ему еще долго не удавалось заснуть. Фантазии и видения кружились под его закрытыми веками, столь же невероятные, как фантомные животные, созданные ветром: флаги, которые он не узнавал, стены из полированного металла, бушующие всполохи пламени, мужчины и женщины, ужасные, точно демоны, уснувшие в постелях обжигающей жидкости. А потом, неожиданно, мысли исчезли, словно слои обожженной кожи. Бенгг Антонен печально вздохнул и повернулся на бок…

…Перед возвращением сознания всегда накатывала боль, первое ощущение и единственная реальность в неподвижном пустом мире, недоступном восприятию. Секунду или час я не знал, где нахожусь, и меня охватил страх. А потом пришло знание — я возвращаюсь, а это всегда связано с болью, я не желаю возвращаться, но таков мой долг. Я хотел свежей чистоты льда и снега, бодрящего прикосновения зимнего ветра. Но все тускнеет, тускнеет, хотя я кричу, плачу и зову. Тускнеет, тускнеет и исчезает.

Я ощущаю движение, огромная масса жидкости перемещается и отступает. Сначала открывается мое лицо. Я втягиваю воздух широко раскрытыми ноздрями, выплевываю трубки из кровоточащего рта. Когда мои уши оказываются на поверхности, я слышу булькающие журчащие звуки уходящей жидкости. Машины-вампиры питаются соками моего чрева, черной кровью моей второй жизни. Холодное прикосновение воздуха к коже вызывает боль. Я пытаюсь не кричать, и мне почти удается удержать стон.

Верхняя часть моего резервуара покрыта тонкой пленкой цвета слоновой кости, прилегающей к гладкому металлу. Я вижу свое отражение. У меня ужасающий вид, волосы из ноздрей трепещут на безносом лице, правую щеку украшает зеленая опухоль. Какой красивый дьявол! Я улыбаюсь, обнажая тройной ряд гнилых зубов, новые белые резцы возникают среди них, подобно заостренному частоколу на поле желтых поганок. Я жду освобождения. Проклятый резервуар такой маленький, он слишком похож на гроб. Я похоронен заживо, и страх тяжело наваливается на меня. Они меня не любят. А что, если они оставят меня здесь, я задохнусь и умру?

— Прочь отсюда! — шепчу я, но никто меня не слышит.