Полиция памяти - Ёко Огава (1994)

Полузатопленный паром в центре гавани выглядел точно таким же, как и в день землетрясения. Бесконечные волны, набегавшие с моря, спотыкались о торчавшую из воды корму и превращались в белую пену. На секунду мне показалось, будто теперь эта корма стала чуть меньше и ее прибило чуть ближе к берегу, но, возможно, то была просто иллюзия.

— Тянет к прежней жизни?

Я знала, что парома уже не вернуть, как знала и то, что ответит на это старик. Но все равно зачем-то спросила.

— Вовсе нет… С чего бы? — Будто спохватившись, он энергично закачал головой. Как я и ожидала. — Что может быть лучше, чем жить с тобой вместе, принцесса? Не будь тебя, я бы давно уже превратился в уличного бродягу! Зачем мне туда хотеть, обратно-то? Даже и в мыслях такого не было! Да и паром тот был уже полной развалиной. Еще немного — затонул бы и сам, без всякого землетрясения. Видно, такова судьба любой исчезнувшей вещи: даже если пользоваться ею как-нибудь по-другому, долго она уже не протянет.

— Ну, просто землетрясение случилось так неожиданно. На самом деле я боялась, что это выбьет вас из колеи.

— На самом деле я помирал под обломками парома, а ты меня спасла. Вернула в колею, можно сказать! И за это я страшно тебе благодарен. А на паром я смотрю не потому, что мечтаю туда вернуться. Но чтобы крепче дорожить тем, что сейчас…

Беседа угасла на полуслове, и мы стали молча смотреть на море. Небо над горизонтом постепенно меняло цвет, и паром погружался все глубже в закатные сумерки. Ни на пляже, ни на причалах не было ни души, и единственным признаком жизни вокруг оставались только автомобили, проносившиеся по дороге вдоль берега. Дон то царапал ствол дерева, то грыз поводок, то взывал к нашему вниманию, виляя хвостом. Ухо его заживало, но, похоже, чесалось, и он целый день раздраженно подергивал им на бегу.

Я оглянулась на вершину холма. Птичья обсерватория была наполовину погребена под снегом. Наверное, Тайной полиции не придется засылать на вершину бульдозеры, подумала я. Ведь там и так уже одни сплошные руины…

У пешеходной тропинки еще маячила покосившаяся вывеска «В ботанический сад», но стрелка на ней указывала в пустоту. На склоне холма осталось лишь то, что ждало своего полного и окончательного исчезновения.

Поскольку все вещи старика унесло цунами, носил он теперь одежду моего папы, которую я бережно сохранила в шкафу: замшевые брюки, пестрый вязаный свитер и пальто с воротником из искусственного меха. Брюки давно полиняли, а воротник у пальто местами обтерся, но все вещи сидели на старике как влитые и были очень ему к лицу. Его большие и сильные руки старого работяги покоились на коленях, и как только я заговаривала снова, он слегка наклонялся ко мне, чтобы не пропустить ни словечка.

В его руки я влюбилась еще в раннем детстве. Куда бы мы ни выезжали все вместе, я всегда держалась за руку старика. Эти руки могли изготовить все что угодно: ящик для игрушек и модель самолета, вольерчик для жука-носорога и мешочек для секретов, настольную лампу и седло для велосипеда, вяленую рыбу и яблочный штрудель. Суставы у этих рук были узловатые, но ладони — мягкие и ласковые. Одного их прикосновения было достаточно, чтобы я ни о чем не волновалась, а просто знала: меня никогда не дадут в обиду и не оставят одну.

— Вы думаете, все эти изделия не смогут существовать слишком долго? Так же, как не смог ваш паром?

— Н-ну… Не знаю, — пробормотал старик, отклоняясь от меня чуть назад.

— Но R уверен, что смогут. Если хранить их в убежище.

— Да, он верит в чудесную силу убежища, которое мы построили. Но лично я в ней все-таки сомневаюсь. Только не говорю ему об этом в лоб. Зачем? Мои слова ему не нужны…

— Да уж… — кивнула я. — Слов, которыми он объясняет исчезновения, на этом острове просто нет. Мы с вами не понимаем и половины того, что он рассказывает нам об изделиях!