Долгая дорога домой (сборник) - Пол Андерсон

Первые дни были настоящей пыткой. Затем мышцы привыкли, и они спокойно преодолевали сорок километров в день, не особенно напрягаясь. Было скучно просто шагать по прерии, которая вечно терялась вдали. Дождь их не останавливал: люди надевали непромокаемые комбинезоны, а рорванам, судя по всему, было все равно. На пути встречались реки, широкие, но достаточно мелкие, чтобы перейти их вброд, и там можно было наполнить фляжки. Дальнобойные земные винтовки позволяли убивать добычу с расстояния в пару километров, а когда животные не показывались, в изобилии имелась местная растительность, стебли, листья и плоды которой были питательными, пусть и жесткими. Гуммус-лугиль нес приемопередатчик и каждый вечер передавал сообщение в лагерь, используя азбуку Морзе, чтобы рорваны не догадались, для чего предназначено радио. Гамильтон развернул три триангуляционные робостанции, которые сообщали ему о местоположении отряда. В отчетах не было ничего интересного, лишь уточнение того, что они и так знали. Рорваны пользовались компасами и картами, причем система обозначений на последних была достаточно простой, если разобраться, что к чему относится. Карты были нежными на ощупь, почти как китайская бумага, и нарисованы от руки, хотя это и не означало, что пришельцы не знакомы с печатным делом. Проекция Меркатора с сеткой линий и, вероятно, нулевым меридианом, проходившим через южный магнитный полюс, позволяла предположить, что они знали истинную форму своей планеты.

Лоренцен начал замечать индивидуальные различия между рорванами. Аласву был стремительным, порывистым и болтливым; Силиш – медлительным и занудным; Янвусарран производил впечатление вспыльчивого; Дьюгаз казался самым умным и больше всех работал с Эвери. Лоренцен попытался присутствовать на языковых уроках, но без особого успеха; они вышли за рамки элементарного уровня, на котором он мог наверстать упущенное, хотя Эвери говорил, что общение по-прежнему представляет собой нелегкую задачу.

– Тебе следует научить меня тому, что ты уже знаешь, Эд, – настаивал астроном. – Вдруг с тобой что-нибудь случится? Что мы тогда будем делать?

– В крайнем случае, попросите прислать за вами аэромобиль, – ответил Эвери.

– Но мне интересно, черт побери!

– Ладно, ладно, я составлю словарь слов, в значении которых преимущественно уверен… но это не слишком тебе поможет.

Это не помогло. Да, теперь он знал, как сказать «трава», «дерево», «звезда», «бежать», «ходить», «стрелять». Но что дальше? Эвери часто сидел у костра по вечерам, беседуя с Дьюгазом; рубиновый свет озарял его лицо и блестел в нечеловеческих глазах пришельца, их голоса поднимались и опускались в мурлыканье, ворчании и посвисте, руки жестикулировали… Лоренцен ничего не мог разобрать.

Фернандез захватил с собой гитару – ну конечно же, простонал Гуммус-лугиль – и с удовольствием играл и пел по вечерам. Аласву доставал маленькую четырехструнную арфу с резонатором, заставлявшим ноты вибрировать, и присоединялся к Фернандезу. Было забавно слушать, как Аласву терзает «Кукарачу» или Фернандез пытается играть на рорванский манер. Гуммус-лугиль взял шахматы; Силиш быстро освоил игру и стал ему достойным соперником. Это было мирное, дружеское путешествие.

Но мрачное ощущение бессмысленности терзало Лоренцена. Иногда он жалел, что вообще отправился в экспедицию, хотел вернуться на Луну, к своим инструментам и фотографическим пластинкам. Да, они нашли новую расу, новую цивилизацию, но что с того человеку?

– Нам не нужны новые ксенологические данные, – сказал он Торнтону. – Нам нужна планета.

Марсианин вскинул брови.

– Вы действительно считаете, что эмиграция решит демографическую проблему? – спросил он. – Таким способом можно избавиться лишь от нескольких миллионов человек. Скажем, от ста миллионов за пятьдесят лет непрерывного челночного сообщения – которое кто-то должен будет финансировать. За это время родится больше людей, чем уедет.