Я уезжаю! - Дана Шварц (2018)

Я откладываю свой ножик и несколько минут наблюдаю за Мейви: ее запястья порхают над гравюрой так, словно живут своей жизнью, а на лице читается безмятежная сосредоточенность. Она – талант. Это то, что мне нужно вбить себе в голову. Я могу быть способной, могу усердно трудиться и добиться успеха, но мне никогда не стать лучше кого-то вроде Мейви, обладающей тем самым природным даром, о котором люди упоминают в своих речах во время всяких церемоний награждения.

Но ты же попала в эту программу, – шепчет голосок в моей голове. – Тебя бы не приняли в Ом, не обладай ты потенциалом, не будь ты по-настоящему талантлива.

Но Роберт Паркер – твой дедушка, – откуда-то из темноты доносится другой голос. – Наверняка тебя зачислили, чтобы добавить престижа этой программе. Или в надежде на его пожертвования. Для этих людей ты не более чем имя.

Несколько секунд я гляжу на свою гравюру. И каждая линия в ней мне кажется неправильной. Но может, если смотреть на нее достаточно долго, изображение станет лучше? Что это за суперспособность? Умение делать все так хорошо, как тебе этого хочется? Ах да, точно – это называется талант.

Едва я беру нож, чтобы продолжить и, возможно, добавить теней, как деревянная дверь в студию распахивается и ударяется о стену.

– Рада тебя видеть, Кэл, – отзывается Мейви, не отрывая взгляда от своей гравюры.

Каллум неторопливо приближается к ней сзади и целует в щеку. Мне приходится напоминать себе, что так он ведет себя со всеми. Он же Джоуи из «Друзей».

– Так и знал, дамы, что найду вас тут. В субботу. Когда у вас нет занятий.

– Мы, – поясняет Мейви, – испытываем новый проект Айне и Деклана.

– Учительские подопытные зверушки. – Каллум протискивается между нами, чтобы взглянуть на наши работы. А потом, подражая какому-нибудь самодовольному владельцу художественной галереи, произносит: – Очень хорошо, – о работе Мейви. – О-о-очень хорошо. Ах! А что у нас тут? – Он чуть ли не утыкается носом в мою гравюру. – Мастерское владение линией и перспективой. Очевидно, кофейная чашка символизирует колонизацию Южной Америки, да?

– Конечно, – вторю я ему голосом самодовольного художника, – я ведь полагала, что это будет очевидно.

Мейви хихикает.

– Просто ты завидуешь, что тебе нельзя играть с острыми предметами, – замечает она.

– Верно, – соглашается Каллум и, подобрав один из запасных ножей, принимается крутить его между пальцами. – Всегда мечтал отточить мастерство владения ножом размером с ноготь, чтобы разрезать пластик.

Если раньше мне хотелось, чтобы моя гравюра выглядела хорошо, то теперь, в присутствии Каллума, хочется этого в десять раз сильнее. Ведь я ему в первую очередь понравилась потому, что он счел меня талантливой художницей. А сейчас в студии он может сравнить мою работу и гравюру Мейви и убедиться, что я, в лучшем случае, всего лишь середнячок. Может, если еще раз пройтись по контуру кружки, сделать его глубже, то получится стиль ар-деко…

– Блин! – Я снова прорезаю линолеум насквозь.

Но Мейви и Каллум как раз увлеченно шутят по поводу того, что когда-то вытворил Майкл, и даже не замечают, насколько я расстроена. Да и я стараюсь этого не показывать. Чувствую, что вот-вот расплачусь, а потому лихорадочно думаю о том, как бы убраться подальше от Каллума, чтобы он не увидел, что мое зареванное лицо страшнее, чем у Ким Кардашьян.

– Пойду порисую, – говорю я, и тогда они оба смотрят на меня. Поспешно добавляю: – Я забыла, что мне нужно кое-что нарисовать для дедушки.

– Хочешь, чтобы я отпечатала твою гравюру за тебя? – спрашивает Мейви.

– Нет, – слишком торопливо отвечаю я. – Все равно фигня получилась.

Я хватаю свою сумку и направляюсь прочь из студии. Внезапно лямка от сумки цепляется за дверную ручку, и они молча наблюдают за тем, как я несколько секунд с ней вожусь.

– Ну ладно, – говорю я, когда мне удается отцепиться. – Пока.