Я уезжаю! - Дана Шварц (2018)

Он сидит ко мне спиной. Его тень у дерева кажется какой-то слишком большой. Тут я слышу льющийся откуда-то девичий смех, но не могу определить его источник. Странно, потому что на кладбище больше никого не видно. А потом я подхожу ближе, и у меня сдавливает горло. Я даже забываю глотать.

Я вижу темную копну волос Каллума и длинные рыжие волосы, лежащие на его плече. Какая-то девушка прижимается щекой к его мягкой кожаной куртке. Там, где должна быть я. Лиц мне не видно, но когда девушка снова смеется, – Фиона, это точно Фиона, – смех подобно выстрелу взрывается болью в моей голове и груди.

Теперь я думаю только об одном – как незаметно выбраться с кладбища. Хуже всего сейчас будет, если они обернутся ко мне. Улыбка на лице Каллума начнет гаснуть, он станет делать вид, что все в порядке, что не он только что сидел на нашем месте в обнимку со своей бывшей девушкой. А на лице Фионы, чересчур сдвинувшей брови, будет читаться притворное беспокойство, может, даже пренебрежение. Ой-ой-ой, наша маленькая американочка с ядовито-зеленой прядью волос решила, что она особенная? Каллуму нравятся потрясающие рыжеволосые девушки, а не всякие посредственности, мнящие себя художницами.

В последний раз я испытывала нечто подобное, когда Лена написала мне, что они с Ником переспали, а через час Ник написал, что теперь он встречается с Леной. Я заставила его поклясться, что он не расскажет ей о том, что было между нами, и тот пообещал. Но каждый раз, думая о Лене, я представляю, как она злится на меня за этот секрет. Как она сидит с Ником и смеется над тем, какая я жалкая; обсуждает то, что я занималась с ним сексом в надежде, что он заинтересуется мной. А он следующие четыре дня игнорировал мои сообщения, потому что «действительно считает меня классной, просто я не интересую его в этом плане».

А теперь Каллум вернулся к Фионе. Я срываюсь с места и бегу, осознавая, что до сих пор держу в руках картину, которая должна была выразить мои чувства к Каллуму. В бок впивается угол холста. Мне кажется, я слышу, как кто-то зовет меня по имени, но уже слишком поздно.

Я со всех ног несусь к дому и за студией выбрасываю картину. Она с приятным звуком приземляется в мусорный контейнер.

И когда слезы высыхают, этот звук по-прежнему отдается у меня в ушах.

Глава 21

ИМЕННО ДЛЯ ТАКИХ минут и крутят по радио поп-музыку. Наверное, Тейлор Свифт писала свою песню «Отныне и навеки», откуда-то зная, что несколько лет спустя некая девушка окажется одна в доме на северном побережье сельской Ирландии. И пока эта песня будет орать из колонок ее ноутбука, «некая девушка» смешает сахар, масло и какао-порошок и, высыпав все это в кружку, начнет поедать получившееся коричневое месиво ложкой. А для чего «Тридцать секунд до Марса» написали свою песню «Короли и королевы», если не предполагали, что я, Нора Паркер-Холмс, стану ее распевать одна, трезвая как стеклышко, и при этом рисовать грустных девочек, лежащих на диване, стоящих в душе или прячущихся под одеялом?

Когда Эвелин с мамой возвращаются домой, меня уже тошнит от самодельных десертов, которыми я себя напичкала, а охрипшее горло саднит от пения. Я сижу на кровати, укрывшись одеялом, в залитой слезами толстовке и перечитываю первую книгу из «Категорий», «Избранная кровь». Хочется раствориться в знакомых мирах и присоединиться к Вэл, которая живет в своем деспотичном, привычном и таком простом Обществе, где все парни прекрасны и любят тебя до безумия. Я уже как раз дошла до места, где Вэл рассказывает Эрмиасу о том, как она нервничает по поводу Испытания, когда в комнату входит мама.

– Со мной все в порядке, – сразу же говорю я, хотя она ничего еще не спросила. – То есть привет.