Я уезжаю! - Дана Шварц (2018)

– Ты вообще понимаешь, какая это честь – что тебя взяли в эту программу? Выбрали из огромного числа молодых художников со всего света? Правда состоит в том, что в жизни нет тестов, которые скажут, кем тебе нужно работать, с кем встречаться или за кого выходить замуж. Ты можешь лишь прислушиваться к себе. Что делает тебя счастливой? Кем ты хочешь быть? А лучшее во всем этом – то, что тебе не нужно причислять себя к какой-то одной категории.

Улыбаться сейчас мне трудно, но я могу повернуться к ней. И впервые за всю поездку я испытываю искреннюю благодарность за то, что она рядом.

– Мама, я люблю тебя.

– Я тоже тебя люблю, зайка.

Она не называла меня так с самого детства. Я невольно улыбаюсь, слезы затекают в рот. Все это на самом деле выглядит отвратительно. Если быть откровенной, я ужасная рёва. Плачу я невероятно уродливо, но меня это не волнует.

Я громко шмыгаю носом:

– Не хочешь на выходных съездить со мной в Белфаст? Это недалеко. И я слышала, что там здорово.

– С удовольствием, – отвечает мама, уходит в ванную и возвращается с влажным полотенцем. – А теперь дай я вытру с твоего лица засохший шоколад.

* * *

Ночью мне снится, что я снова сдаю отборочные тесты. Но среди возможных вариантов ответа есть только «Мать», «Художник», «Рабочий» и почему-то «Каллум». Леголас ведет меня по центру Брюсселя и говорит, что раз результаты моего теста неопределенные, я теперь сама должна сделать выбор. Я отвечаю: «Нет, нет, нет, дайте мне еще время». Смеется Ник. Мы с мамой сидим на вершине Ратуши, на ней один из Деклановых костюмов в горошек. Сначала она плачет, потом я рыдаю, а после просыпаюсь. Подушка влажная, но не ясно от чего: то ли от слез, то ли от слюней.

В мамином совете есть смысл. Я поговорю с Каллумом. Как бы больно ни было, расскажу, что почувствовала, увидев его с Фионой, и больше не позволю никакой влюбленности изменить то, как я сама отношусь к себе. К тому же я наконец ощущаю: оставленная Ником рана медленно и мучительно зарастает, зарубцовывается. Сейчас мне не исправить то, что он встречается с моей лучшей подругой и в любую минуту может разрушить нашу дружбу, раскрыв мой секрет.

Но я хотя бы могу разобраться с Каллумом. И продолжать рисовать.

Мама дала мне хороший совет. Но все же… Сама она по-прежнему скрывается здесь, в Ирландии, спустя два года после развода.

И что бы она ни прятала и ни чувствовала, этого не исправить разговором по душам в духе подросткового романа.

Глава 22

РОДЖЕР И ТЕСС ПРИДУМАЛИ, как влезть на маяк, и посчитали меня достойной присоединиться к ним.

– Я слышал, что там остались реликвии еще со времен революции, когда маяк использовался как оружейный склад.

Тесс подмигивает мне:

– А я слышала, что там спрятаны сокровища Кеннеди: деньги, которые его семейство заработало на нелегальной торговле спиртным во время сухого закона в Америке, а потом решило спрятать в надежном месте, не вызывающем подозрений.

– Это все хорошо, но с чего бы «сокровище Кеннеди» прятать в Донеголе, если Кеннеди сами из графства Уэксфорд, которое находится южнее? – возражает Роджер.

– Правильно! – восклицает Тесс. – Это точно не вызвало бы подозрений.

Мы с Тесс смеемся, а Роджер закатывает глаза.

– И все же, Роджер, – говорю я, – как ты узнал, откуда Кеннеди родом? Ты же из Англии, а они – нет!

– Я, – поясняет Роджер, – из Уэльса. Почему ты этого до сих пор не уяснила?

Тесс бежит впереди нас, в сторону пляжа.

– О-о-о-о, наша американская тупица!

– Американская тупица: самый тупой в мире супергерой! – кричу я ей вслед и несусь сломя голову, хотя она, благодаря своим длинным ногам, уже превратилась в пятнышко на горизонте. Конечно же, при одном упоминании о супергероях я вспоминаю о Каллуме, и смех застревает у меня в горле.

Нас догоняет Роджер.