Густая роща - Юлия Лим (2018)

Они гуляют по лесу в свете луны и наслаждаются тишиной природы. Откуда-то издалека доносится плач.

— Слышишь? — спрашивает Вила. — Это младенец?

— Вот еще! В наших краях младенцев отродясь не было.

— Тогда что это?

— Наверняка игошка играется. Пойдем, проучим гада, — Юда идет на плач, и Вила следует за ней.

Сестры забредают в камыши и видят младенца. Он намного бледнее обычного ребенка.

— Ему холодно! — выдыхает Вила. — Посмотри, как сжал кулачки!

— Это все происки игошки! — говорит Юда, поднимает ребенка, крепко держа за бока. — Посмотри на его мерзкую сморщенную рожу. Так и хочет нас обмануть.

— Не похоже, — отвечает Вила. — Он родился недавно, зачем ему кого-то обманывать?

Юда закатывает глаза.

— Видно, раз я старшая, то мне тебя всю жизнь учить придется, — она входит в озеро по колено и оборачивается на сестру. — Что встала? Иди сюда!

— Что ты собираешься сделать? — Вила недоверчиво смотрит на ровную гладь.

Она боится воды, и Иван-царевич чувствует это так же сильно.

— Хочу проверить, игошка он или нет, — Юда нетерпеливо разминает шею — ее руки уже затекли. — Давай же! Я его в воду брошу: утонет — игошка, не утонет — обычный ребенок.

— Но дети не умеют плавать! — Вила касается ногами воды, но стыдливо отбегает назад.

У нее есть свои причины бояться, и она тщательно скрывает их как от сестры, так и от Ивана, что стал гостем в их общем воспоминании.

— Мне плевать, — не успевает Вила переубедить сестру, как та бросает младенца в пруд.

— Юда! — Вила забегает в воду по щиколотки, отбегает, набирается смелости и заходит уже по колено. Страх сжимает горло, и ей приходится отступить, несмотря на сердце, рвущееся от боли.

Младенец плачет и, захлебываясь, зовет мать своим криком, но никто не приходит к нему на помощь. Юда смотрит на ребенка. У нее на сердце не происходит ничего. Она не сочувствует, не хочет его спасти.

— Юда! — Вила падает на колени, рыдая. — Вытащи его! Он же ни в чем не виноват!

Но Юда ждет, пока младенец, наглотавшись воды, плавно уйдет под воду. Когда поверхность Тихого омута становится пугающе гладкой, Юда выходит на берег и окидывает сестру презрительным взглядом.

— Я же говорила — игошка! — фыркает она.

* * *

Очнувшись, он увидел осеннее небо и пошатывающиеся кроны деревьев. Слава вдохнул чистый воздух и подумал, что ему все это почудилось. Возможно, он споткнулся, упал и потерял сознание, а отдыхающий мозг спроецировал во сне разную нечисть.

«Ненавижу сказки, — подумал Слава. — От них всегда одни беды».

Он рос в многодетной семье и среди двух братьев и старшей сестры выглядел белой вороной. Все его родственники были помешаны на сказках: каждый праздник они собирались вокруг пожилого деда и слушали его истории. Он повторял их раз за разом, но в семье было принято слушать с искренним интересом. И только Слава уже на пятом году жизни смекнул, что ничего в их семье не меняется, и его интерес к сказочным существам и событиям постепенно сошел на нет. А когда он стал подростком, то и вовсе все сказки опротивели ему, как ребенку рыбий жир.

Когда в голове прояснилось, Слава встал и отряхнулся. Он собирался определить направление выхода, когда его глазам предстало нечто, чего он никак не ожидал увидеть.

Слава вскрикнул. Вила, Юда и Иван-царевич повернулись к нему.

— А! — Слава сделал шаг назад, впервые видя сестер — их внешность не поддавалась разумному объяснению.

— Что? Никогда двуглавых ведьм не видел? — зашипела Юда, уперев свою руку в бок.

Вила от волнения стала жевать губу, боясь проронить лишнее слово. Испуг в глазах юноши заставлял ее чувствовать вину.

— А-а-а! — голос Славы скакнул на несколько октав.