Калиновый мост - Ольга Горовая (2019)

Уже на полу, в голую спину плетенная, домотканая ткань дорожки впивается… Когда уложил? Не поняла, не заметила, поглощенная поцелуями и метками-ласками. Матинко! Точно вся в синяках завтра будет! Но не пугает. Да и сама не то чтобы бережно в его кожу впивается, еще померяются утром, у кого синяков и царапин больше! Не думала, что она такая… Хотя, что Лэля, вообще, о себе помнит или знает?

Завел ее руки, забросил ей за голову, своими ладонями сверху прижал! А она так его хочет, что в голове трещит и пульсирует, вот правда! От стука пульса уши закладывает! Выгибается, сильнее тянется к Захару!

Его тело на ней, огромное, обжигающее, горячее. Тяжелое. Но Захар на руки упирается. А одежды не осталось совершенно. И так явно чувствует, как его возбужденный и набухший член в развилку ее бедер упирается! Неправильно? Нет, не испытывает отторжения или сомнений! Незнакомое ощущение, да, тревожащее…

Но с ним — желанное! Хоть и страшно…

Толчок-удар! И Лэля не удержалась, закричала от острой боли… В его рот, в разум Захара этим криком впиваясь так, как он в нее проникал, ворочаясь, тяжело дыша и проталкиваясь сквозь плоть, делая их чем-то совсем новым и единым.

Вот как, оказывается, впервые с ним… Все впервые, выходит. Но она не жалела и доли секунды, подалась ему навстречу бедрами.

Захара, как кипятком по холке, от ее крика окатило, когда осознал, понял и сквозь багровую пелену тьмы, замылившую разум и взор… Словно в прорубь окунули. Застыл. Нашел-таки на это где-то силы! А ведь секунду назад ничем не управлял, передав бразды безумию. Не теперь…

Затрясло от того, как тело требовало дальше двигаться. Но он на какой-то неистовой воле сдерживался. Хватит. И так уже до упора в ней… Его женщине точно время и передышка теперь нужны, чтобы подстроиться, привыкнуть и расслабиться.

— Проклятые предки! Прости, лэле моя любимая… — сипло и потрясенно.

К губам припал на ново, ниже… Уже иначе целуя, нежно и глубоко, как зализывая все укусы и метки, что успел на шее и ключицах, на ее полных грудях расставить.

С виной, которая толчками грудь вспарывала. Как пелена спала с головы, одержимость и безумие схлынуло… Жертву ее девичьей крови приняв, унялось?

Ему и в голову не приходило… Да, чувствовал, что наивна и чиста, так это в душе при любом раскладе быть может. Но ведь не шестнадцать и не двадцать даже, пусть и намного моложе самого Захара… Вот и мысли не мелькнуло, что не было никого и никогда еще… Да и не это для него важно… было.

А теперь… И он нахрапом, жестко…

Заколотило пуще прежнего, только от новой волны ненависти к себе, что ей сделал больно. Самой важной и бесценной, только его ненаглядной и… любимой. И она уже навсегда в его сути, в той самой тьме запечатленная. До смерти, или дальше, если сказания его гор не врут. Разве он сам не живое тем подтверждение?

— Ничего… Ничего, родной мой, любимый. Неистовый, — расплылась вдруг в улыбке, хоть и немного принужденной, прикусив губу, эта потрясающая женщина. Выгнулась под ним, как подстраиваясь удобней. Потерлась щекой о грудь Захара, из которой воздух толчками, как из кузнечных мехов.

Вновь ему волосы треплет, ерошит. Целует и нежно, и жарко, хоть он и ощущает, что лукавит немного, больно ей, не отпустило еще. А он себе не может позволить обнять ее, собственным рукам не доверяет.

— Я ведь и сама не знала. И уже легче. Отпускает… А я дальше хочу, Захар! Чтоб до конца твоя! И ты мой целиком…

Он нагнулся, уже нежнее, осторожней прижался к ее рту, целуя с трепетом. Предки! Она его уговаривает? Да Захару самому держаться невыносимо сложно, когда по-живому все, и самое нутро наружу вытащил, вскрыв себе и грудную клетку, и черепную коробку, и брюхо до купы, кажется!

Он невыносимо ее хотел! Безумно, дико! Не тело… Хотя нет, и плоть. Но саму Лэлю больше! Их обоих вместе. И чтоб навсегда так.

Да и у его тела, у безумия собственные доводы и понимание.