Там, где ты - Сесилия Ахерн (2016)

Мэри снова пригласила Джека переночевать у нее, и они опять уселись в гостиной, чтобы посмотреть видео с Бобби-шестиклассником, выступающим в школьном спектакле по «Оливеру Твисту». Джек обратил внимание на необычный смех Бобби – громкое кудахтанье, вырывающееся откуда-то из глубины утробы и заставляющее всех окружающих, включая публику в театре, улыбаться. И когда Мэри выключила видеомагнитофон, он поймал себя на том, что тоже посмеивается.

– Бобби похож на счастливого парня, – прокомментировал Джек.

– О да. – Она с энтузиазмом закивала и отпила глоток кофе. – Он действительно был счастлив. Все время всех веселил, был школьным клоуном. Его шутки частенько заканчивались неприятностями, но тот же смех помогал с ними справляться. Люди любили его. Этот его смех… – Она взглянула на фотографию на каминной доске: лицо Бобби выражало восторг, а рот растянут в широкой улыбке. – Этот смех, знаете ли, был таким заразительным. Совсем как у его дедушки.

Джек повернулся к камину, и они принялись рассматривать снимок. Потом улыбка Мэри растаяла.

– И все-таки я должна вам кое в чем признаться.

Джек не знал, хочет ли он это услышать, и потому промолчал.

– Я больше не слышу его смеха, – почти прошептала Мэри, как будто, произнеси она фразу чуть громче, это сразу стало бы реальностью. – Он наполнял весь дом, и мое сердце, и голову, он звучал весь день, каждый день. Почему же я его больше не слышу?

По ее отсутствующему взгляду Джек понял, что ответа она не ждет.

– Я помню чувства, которые он у меня вызывал. Помню атмосферу, которая воцарялась в комнате, стоило ему зазвучать. И помню реакцию окружающих. Вижу перед собой их лица и то, как они преображались под его воздействием. Могу услышать его на записях, которые просматриваю, и увидеть на фотографиях Бобби. Различаю его отзвуки, что-то вроде эха, как мне кажется, в смехе других людей. Но без такой помощи, без фотографий, видео и эха, я не в состоянии его вспомнить, когда ночью лежу в постели. Никак не могу, все пытаюсь и пытаюсь, но в голове только чудовищный хаос звуков, которые выплывают из памяти. И чем больше я в ней роюсь, тем безнадежнее она его теряет… – устало договорила Мэри.

Потом снова взглянула на тот же снимок с каминной доски и приложила ладонь к уху, будто стараясь что-то расслышать. Через какое-то время ее тело осело в кресле, словно она признала неудачу и сдалась.

Мы с Бобби сидели с ногами на диване в доме Хелены. Все пошли спать, кроме Ванды, которая потихоньку снова проскользнула в гостиную и спряталась за диваном, в восторге оттого, что ее драгоценный Бобби остался на ночь в доме. Мы знали, что она в комнате, но не обращали на нее внимания в надежде, что ей наскучит и она пойдет спать.

– Ты волнуешься из-за завтрашнего собрания? – спросил Бобби.

– Нет. Даже не подозреваю, по какой причине должна волноваться. Что плохого я сделала?

– Ничего плохого ты не сделала, но ты много знаешь. Слишком много о близких здешних людей, чтобы они могли по-прежнему чувствовать себя комфортно. Они захотят спросить, откуда это тебе известно и почему.

– А я отвечу, что невероятно общительна. И встречаюсь с кучей ирландцев, чтобы поболтать с друзьями и родными тех, кто исчез, – сухо возразила я. – Ну, скажи, что они могут мне сделать? Обвинят в том, что я ведьма, и сожгут на костре?

Бобби ухмыльнулся:

– Нет, конечно. Но ты же не хочешь, чтобы твоя жизнь стала невыносимой.

– Не думаю, что им удастся сделать ее еще хуже, чем сейчас. Я и так угодила туда, где собираются потерянные вещи. Как все странно…

Я устало потерла лицо и пробормотала:

– Вернусь домой, придется обратиться к серьезному психотерапевту.

Бобби прокашлялся:

– Ты не вернешься домой. Выкинь это из головы, для начала. Если ляпнешь такое на собрании, напросишься на неприятности, как пить дать.