Подружка моего брата - Зоя Марецкая

Гоша был бодр и весел, поздоровался, как ни в чем не бывало, и вытащил заранее приготовленную пачку денег.

— Брателло, вот возвращаю свой долг, все как договорились.

Герман молча взял деньги и убрал в карман. Разговаривать ему особо не хотелось. Гоша уловил его настроение, но не ушел, а решительно взял стул и сел рядом с братом.

— Гер, давай мириться, — просительным тоном сказал он. — Я не знал, что у вас любовь, я бы никогда не полез. Какого черта ты мне не сказал! Приношу тебе официальные извинения. Забирай свою Мандаринку, я от нее отступаюсь и обещаю даже краешком глаза больше в ее сторону не смотреть.

Герман, нахмурив брови, смотрел на него.

— Монетку будем бросать? — спросил он непонятно.

— В смысле, какую монетку?

— Кому девушка достанется. Если орел, то мне, если решку, то тебе. Давай?

— Гер, ты что, крышей поехал? Ты мне на живого человека предлагаешь монетку кидать? — возмутился Гоша. — Я тебе сказал, она мне не нужна.

Герман был не в настроении, Гоша сразу это увидел. Он терпеливо ждал.

— Молодец, хоть классику и не читал, — наконец, деланно спокойно сказал Герман. — Но и твоё «забирай» тоже некорректно. У нас не крепостное право, Иринка не товар, имеет право на выбор. И она свой выбор сделала, и мы оба об этом знаем. Она тебя любит, а не меня. Ты же в Бологом на выходных был, да? — и бросил на брата острый взгляд.

Гоша растерялся. Он хотел утаить от брата факт этой поездки.

— Блин, откуда ты знаешь-то?

— А я, Гош, как примерный сын, каждое воскресенье с родителями созваниваюсь. Вот они мне и сообщили, что блудный младший сын почтил их своим неожиданным присутствием. Правда, все выходные у Кузнецовых дома проторчал, заехал только перед отъездом.

— Не дома! — возмутился Гоша. — Бухали мы с Серегой в клубе, потом девиц подцепили и к ним домой поехали, на Дзержинскую. Потом… Ты что, подозреваешь меня, что я за Иринкой в Бологое рванул?

— Какие уж тут подозрения? Я просто знаю, что вы там были вместе. А кто за кем рванул — ты за ней или она за тобой — я даже разбираться в этом не хочу. Ты же общался там с ней? Про секс, заметь, я тебя даже не спрашиваю, потому что ты все равно мне соврешь. Ну и кто кого в итоге бросил, что ты ко мне так пафосно подкатил «забирай»? Наигрался, всё, надоела?

— Блин, Гер, как это у тебя так ловко выходит все выворачивать, что я опять себя виноватым чувствую?! — Гоша рассердился. Он всегда сердился, когда не знал, как ответить на вопрос, или не хотел на него отвечать. — Секса не было. Мы с ней поговорили. Неважно, кто кого бросил. На твое усмотрение. Ну, давай считать, что она меня. Сейчас отсидится в этом своем Бологом еще пару денечков, к тебе приедет, прощения будет просить и на шею бросится.

Герман опять нехорошо усмехнулся.

— Скорее всего, ты прав. Приедет и бросится. Знаешь, почему? А потому что у нас все хорошо было. А потом ты заявился. И ты предлагаешь мне понять и простить? А сам красиво соскочишь? Заморочил Иринке голову, а я разгребать буду? А мне оно надо?

Герман успокаивался на глазах, потому что ситуация для него была легко читаема. Гоша, наоборот, весь кипел эмоциями.

— Блин, Гер, я тебя не понимаю! Мне показалось, что ты к ней неровно дышишь. Она тоже у тебя тут явно не просто так оказалась. Я обещаю, что я больше к ней и близко не подойду. Я с ней не спал. Не смотри на меня так! Не спал! Что тебе не так? Я не понимаю.

— Чего ты не понимаешь, Гош? Она мне прямым текстом сказала, что она тебя любит. Любит, понимаешь? Тебя любит, меня нет. Завтра ты ко мне водички попить домой зайдешь, совершенно случайно, и я вас опять застану. Я не могу к этому вот так запросто, как ты, относиться. Нет, я пас, давайте без меня.

Гоша только глаза закатил.